Мы причалили у дома на Фонтанке, где жили Юрий с Наташей. Они купили там две квартиры, сломали все перегородки и превратили их в одну большую. В одной комнате Юрий оборудовал студию с огромным компьютером и кучей всевозможной электроники. «Я хочу на нее посмотреть», – тут же сказала Мэдисон. Юрий работал над проектом «Симфоническое “Кино”» – старые песни «Кино», которые он теперь исполнял в сопровождении полного симфонического оркестра. Музыка буквально снесла нам с Мэдисон крышу. Это было великолепно, мощно, но в то же время убаюкивало тебя, как в колыбели. «Я невероятно горжусь тобой», – сказала я Юрию. Я знаю, что Виктор тоже бы им гордился. Юрий достал гитару и стал импровизировать. «Помнишь, как вы с Виктором и Густавом пели песню группы The Cult ‘Nirvana’ и поменяли в ней слова?» – спросила я, со смехом и любовью вспоминая былые дни. Юрий тут же наиграл мелодию и во весь голос запел: “Every day, JOANNA, yeah, yeah, yeah!”. Я потеряла дар речи. Я вдруг опять оказалась в тесной комнате с Виктором, Юрием и Густавом, и в ушах у меня зазвенели их дразнящие, насмешливые голоса. Ощущение было настолько сильным, настолько глубоким, что я разрыдалась. «Перестань! – вдруг услышала я голос снимавшей это все на телефон Мэдисон. – Я хочу, чтобы ты смеялась! Где этот чертов Фирсов, когда он нужен?!»
В лучах яркого солнца, пряча глаза от него за стеклами темных очков, Борис стоит на балконе моего гостиничного номера. Мне сказали, что он в городе, записывается в студии, и я пригласила их с Ириной на ужин. Мэдисон вместе с гидом Ольгой отправилась в Мариинский театр на балет. Борис был такой же. Он слегка постарел и слегка располнел, но харизматическая улыбка и иронический блеск в глазах были при нем, как всегда. Ирина нисколько не утратила свою красоту, и любовь, с которой она смотрела на Бориса, была такой же всеподавляющей, какой она была десятилетия назад, когда оба они были в браке с другими людьми. Было совершенно очевидно, с какой нежностью и обожанием она относится к нему, и вместе они казались идеальной парой. «Вау!» – не удержался от восклицания Борис, выйдя на балкон моего номера и увидев сверкающие в закатных лучах солнца купола храма Спаса на Крови. «Как когда-то у тебя на крыше?» – напомнила я. «Точно», – с улыбкой ответил он. «Тебе повезло, что ты его здесь застала», – сказала мне Ирина, когда мы сели за стол в ресторане. «В обычное время в Петербурге он почти не бывает. Мы сейчас здесь только потому, что в недавнем туре он сильно заболел, довольно много времени провел в больнице, и врачи велели ему сделать перерыв в выступлениях». На вопросы о здоровье он отвечал неохотно, но оживился, когда мы заговорили о записях, концертах и будущих проектах. Борис – чуть ли не единственный из всей нашей старой компании, кого совершенно не интересуют разговоры и воспоминания о прошлом. Он все время движется вперед, как поезд, устремленный к высвеченному светом и золотом горизонту. «Жаль, что Мэдисон не сможет с тобой познакомиться», – сказала я, когда на десерт мы вернулись в номер, и он открыл мини-бар, чтобы смешать себе джин и тоник. «Так приходите утром, – мгновенно предложил он. – Мы живем прямо на Невском». На следующее утро мы с Мэдисон бодро зашагали к дому Бориса по широкому, наполненному людьми проспекту. Мэдисон шла быстро, чуть ли не бежала, и я поняла, что к Борису ее, как магнит, тянет та же магическая сила, которая всегда тянула и по-прежнему тянет к нему и меня. Когда мы пришли, он только проснулся. Они с Ириной жили в большой квартире, одна комната в которой была превращена в живописную мастерскую, а все стены квартиры были увешаны прекрасными пейзажами Бориса.
«По сравнению с коммуналкой на Софьи Перовской это большой прогресс», – с иронией произнесла я. Мы сели пить чай. Мы с Мэдисон взгромоздились на диван, прямо рядом с с рабочим столом Бориса. Мэдисон почему-то стала говорить о том, насколько злыми и злопамятными могут быть люди в крысиной гонке своих эго. «Мэдисон, твоя жизнь – спектакль, и ты в нем – режиссер». Борис наклонился к ней и посмотрел ей прямо в глаза. «Если кто-то в этом спектакле тебе не нравится, просто вышвырни его. Пусть идет на фиг». На моих глазах они завели философский разговор. Я вдруг на месте Мэдисон увидела себя тридцатью пятью годами раньше, так же, как и она теперь, впитывающую мудрые слова Бориса. Перед нашим уходом Борис покопался в стоящей на полке кружке, выудил оттуда кольцо с черепом и протянул его Мэдисон. Она надела его на палец, черепом вниз. «Нет, Мэдисон, лицо должно быть обращено вверх, – поправил ее Борис. – Всегда носи его лицом вверх, к миру».
Всю дорогу обратно в отель Мэдисон шла молча, как завороженная. Уже в вестибюле она вдруг произнесла: «Дай мне почитать главы, которые написал тебе тот парень». «Конечно, – сказала я, – Книга у меня наверху в номере». В небольшом фойе на моем этаже меня поджидали Африка и Большой Миша. «А вы когда пришли?» – спросила их я. «За пару минут до меня», – ответил сидевший тут же, чуть поодаль, Сева. В номере мы все сели в кружок. Африка, как всегда, трещал без умолку. С 1984 года он, казалось, совершенно не изменился – такой же тощий 18-летний мальчишка с хитрыми глазами и бесконечным потоком безумных идей и невероятных историй. Большой Миша тоже не изменился – монументальная статуя греческого бога, тщательно взвешивающая свои слова и не тратящая их понапрасну. «Костя Кинчев за границей», – начал Сева, сверяясь со списком друзей, которых, по нашему с ним мнению, мне следовало бы повидать. «А позвонить ему можно?» – нетерпеливо перебила я. С Костей никакой связи у меня не было, наверное, с 1993 года. Я знала, что в России он по-прежнему крупная звезда, и легионы его фанов, называющие себя «Армия “Алисы”», рассеяны по всей стране. Но я также знала, что годом раньше он перенес инфаркт, и не хотела упускать возможность восстановить связь с этой безумной пантерой. Я хотела по крайней мере услышать его голос. «Привет, Джо», – зазвучал он из телефона Севы. «Привет, Костя! Как дела?» Я была поражена, насколько легко мне давалось общение с ним по-русски, ни одна малейшая деталь в разговоре не ускользала. «Я хочу, чтобы ты знал, насколько важен ты был в моей жизни, и ты всегда будешь для меня близким человеком». «И ты для меня тоже», – с теплом в голосе ответил он. «Пусть все будет у тебя хорошо. Я люблю тебя», – сказала я в заключение. «И я тебя тоже», – ответил он, и связь разъединилась.