Суррей, почувствовав, что преимущество на его стороне, решил вызвать шотландского короля на бой и послал ему соответствующее письмо, а лорд Томас Говард одновременно отправил свое, где говорилось, что поскольку король Яков так часто сожалел о смерти Эндрю Бартона, а он, лорд Томас, тот, кто в ней виновен, он готов теперь ответить за все с мечом в руках. Яков сообщил англичанину, что не просто мечтает сразиться, но сгорает от нетерпения, и если бы послание графа застало его в Эдинбурге, он бы отложил все прочие дела, дабы встретиться с ним в решающем бою.
Шотландские вельможи держались иного мнения, чем их король. Они собрали совет, назначив его главой, или канцлером, лорда Патрика Линдсея. Это был тот самый юрист, который в начале царствования Якова защищал своего брата, чьи титулы и владения впоследствии унаследовал. Начал он с того, что рассказал совету притчу о богатом купце, который отправился играть в кости с мошенником и поставил золотой против фальшивого пенни. «Вы, милорды, — сказал он, — проявите ту же недальновидность, что и тот купец, если станете рисковать вашим королем: ведь он — та самая монета из чистого золота в сравнении с неотесанным английским генералом. И если англичане потерпят поражение, они не потеряют ничего, кроме этого старого вояки да груды железа, а наш простой люд разошелся по домам, с нами же остались те, кого можно назвать цветом нации».
Далее сэр Патрик сказал, что королю не следует принимать участия в военных действиях, ради его собственной безопасности, а совет должен назвать имена тех храбрых вельмож, что возглавят войско. Совет дал согласие рекомендовать этот план королю.
Но Яков, жаждавший прославиться своим военным искусством и доблестью, гневно обрушился на членов совета и с большой горячностью заявил, что они не в праве подвергать его позору. «Я буду драться с англичанами, — сказал он, — хоть вы все и против. Если вы лишены стыда — бегите, но меня вам не опозорить, что ж до лорда Патрика Линдсея, чей голос решающий, клянусь, что вернувшись в Шотландию, я прикажу повесить этого человека его на воротах его дома».
Поспешное и необдуманное решение короля драться во что бы то ни стало поддержал французский посол де ла Мотт. И тут один наш старый знакомый, граф Ангус по прозванью Привесь Кошке Колокольчик (несмотря на преклонные годы он отправился воевать со своим сюзереном), обвинил французов в том, что они хотят пожертвовать интересами Шотландии во имя интересов своей страны и поскорее стравить англичан с французами. И еще, Ангус, как и лорд Линдсей, обратил внимание собравшихся на разницу в составе армий противников: у англичан большинство составляли простолюдины, у шотландцев — лучшие из дворян. Недовольный тем, что ему возражают, Яков обиженно ответил: «Ангус, если ты трусишь, можешь отправляться домой». Граф, не стерпев такого оскорбления, покинул той же ночью лагерь, но два его сына остались и пали в роковом сражении вместе с двумя сотнями воинов, стоявших за Дугласов.
Пока король Яков упрямился, граф Суррей продвинулся до самого Вулера, и теперь расстояние между двумя армиями сократилось до пяти миль. Английский военачальник искал проводника, который бы хорошо знал холмистую местность, пересеченную двумя большими ручьями, которые, сливаясь, образовывали реку Тилл. Вооруженный до зубов всадник на справном коне, в шлеме с опущенным забралом, чтобы лица его нельзя было разглядеть, подъехал, спешился, опустился перед графом на колени и предложил стать его проводником, если ему будет даровано прощение. Граф заверил незнакомца, что тот будет прощен, но лишь при условии, что он не предал короля Англии и не нанес оскорбления какой-нибудь даме, — эти преступления, заявил Суррей, не заслуживают снисхождения. «Упаси Господь, — отвечал всадник, — чтобы я был повинен в столь тяжких грехах, вина моя в том, что я участвовал в убийстве шотландца, который правил в нашем Пограничье слишком сурово и часто причинял зло англичанам». Сказав так, он поднял забрало своего шлема, закрывавшее его лицо, и все узнали Ублюдка Херона, соучастника убийства сэра Роберта Кера, о чем ты уже знаешь. Его появление было очень даже на руку графу Суррею, который с готовностью в ту же минуту простил ему смерть шотландца, тем более что никто лучше Херона не знал каждой тропинки и каждого лаза на восточной границе, — ведь к этому его вынуждала жизнь, сплошь состоявшая из набегов и грабежей.
Шестого сентября шотландская армия раскинула лагерь на холме, носящем название Флодденского, который высится над обширной Миллфилдской равниной и, если можно так сказать, замыкает ее. Эта возвышенность имеет плавный спуск, а, кроме того, ее вершине находится значительных размеров площадка, куда шотландцы могли поднять свое войско и, пользуясь этим преимуществом, ожидать нападения англичан. Наступать при таком расположении сил Суррей счел столь неразумным, что решился на попытку переубедить короля. Он послал герольда с предложением к Якову спуститься вниз и сойтись на открытом Миллфилдском поле, напомнив о том, с какой готовностью король принял его вызов в прошлый раз, и ненароком намекнул, что английские рыцари рвутся в бой и полагают, что любая отсрочка не делает чести шотландцам.
Мы уже убедились в том, что Яков был весьма горяч и честолюбив, однако Суррей, вероятно, все же переоценил эти его качества. Король отказался принять посланца лично и ответил, что не должно графу обращать подобные слова к королю.
Итак, Суррей, который испытывал недостаток в провизии, был вынужден прибегнуть к другому способу, чтобы заставить шотландцев начать битву. Девятого сентября он двинулся к северу в обход Флоренского холма, держась на расстоянии недоступном для шотландской артиллерии, и, перейдя Тилл возле крепости Туиселл, расположился со своей армией между Яковом и его собственным королевством.
Яков позволил Суррею проделать этот маневр, не остановив его и не воспользовавшись весьма выгодной возможностью для нападения. Однако увидев, что армия англичан расположилась между ним и его владениями, он испугался, что может оказаться отрезанным от Шотландии. Его тревогу подогрел некий Джайлс Масгрейв, англичанин, чьим советам он внимал не раз, и тот убедил его в том, что если он не спустится и не сразится с англичанами, граф Суррей вторгнется в Шотландию и превратит страну в руины. Разыгравшееся воображение подстегнуло решимость короля и он дал сигнал к началу рокового сражения.
Перво-наперво шотландцы подожгли свои биваки, а также накопившийся в лагере хлам и мусор. Дым пополз по склону холма, и под его прикрытием армия короля Якова спустилась по более пологой северной стороне холма, а англичане двинулись ей навстречу, причем и тех и других окутывали клубы дыма.
Шотландцы шагали четырьмя стройными параллельными друг другу колоннами, оставив в резерве воинов из Лотиана под командованием графа Босуэлла. Англичане тоже поделились на четыре части, а кавалерийский резерв вел Дакр.
Бой грянул в четыре пополудни. Первыми вступил в схватку левый фланг шотландцев под водительством графа Хантли и лорда Хоума, разбившего правое крыло англичан, которым командовал сэр Эдмунд Говард. Сэр Эдмунд рухнул на землю, из рук у него выхватили штандарт, и сам он, казалось, был в двух шагах от гибели, но, к счастью, ему на помощь подоспел Ублюдок Херон, возглавивший отряд подобных ему отпетых разбойников. Многие шотландские авторы полагают, что лорд Хоум обязан был воспользоваться этим преимуществом и поспешить на помощь другой части шотландцев. Передают даже, что он будто бы так ответил тем, кто требовал, чтобы он двинулся им на подмогу: «Тот поступил в тот день достойно, кто выстоял и спасся сам». Но это больше похоже на выдумку, с одной стороны порочащую Хоума, с другой — оправдывающую поражение шотландцев. На самом деле, кавалерия Дакра подстраховывала победителей, а Томас Говард, лорд адмиралтейства, командовавший второй дивизией англичан, разбил шотландцев, которыми командовали Кроуфорд и Монтроз, павшие в бою. Так обстояли дела на левом фланге шотландской армии.