Суверенитет кантонов выражался в том, что они сами давали себе свои конституции. Заверенная копия действующего основного закона подлежала депонированию в Федеральном архиве. Большой свободы для его изменения не было. Швейцария представляла собой составную часть направленной на реставрацию политики Меттерниха, для которой национальные и либеральные или соответственно демократические течения находились под подозрением и подвергались преследованиям как нечто подрывное. Несмотря на это такие тенденции наметились в двух «молодых» кантонах, в Тессине и в Женеве. После отклонения тагзатцунгом первой конституции, сочтенной слишком радикальной, и последующей посылки войск в Тессине воцарился порядок, своим ступенчатым цензовым избирательным правом и сильной исполнительной властью не слишком отличавшийся от регламентации управления времен «медиации». С учетом гордости местной власти столица и кантональный суд перемещались между Беллинцоной, Локарно и Лугано. Приемлемое решение было найдено и в Во, где конституция, принятая в августе 1814 г., благоприятствовала интересам землевладельцев-дворян, как и в целом местной знати, но избегала слишком резкого возврата к прошлому.
Исторически обусловленный особый случай представляла собой Женева. Городом, присоединенным при Наполеоне к Франции, после свержения императора руководили представители старой аристократии, выступавшие за воссоединение с Конфедерацией. После того как оно состоялось, в 1814 г. в силу вступила конституция. Противонаправленность этого документа климату времени, проникнутому идеями реставрации, нельзя было не видеть. Гарантировав равенство перед законом, свободу религии и печати, конституция выполнила основные либеральные требования, которым не противоречило и цензовое избирательное право. Несмотря на разнообразные практические ограничения этих свобод, охраняемых правом, Женева и в последующем оставалась центром сопротивления реставрационному духу времени и, традиционно ориентированная на Запад, являлась мотором либеральных движений внутри Конфедерации. В «реставрированной» Швейцарии, где ситуация по сравнению с остальной Европой была в целом более умеренной, либеральная оппозиция выступала прежде всего против демонстративной реконфессионализации и, соответственно, восстановления особых прав церкви, против консервативного поворота в системе воспитания и возобновления действия элементов традиционной уголовной юстиции. Эти признаки победы старого порядка ощущались как символическое замедление исторического развития и тем самым как взятие под сомнение исторического прогресса.
Либералы сочли этот принцип наиболее скомпрометированным в Центральной Швейцарии, где сельские общины были оживлены уже в 1803 г. Ури и Швиц вместо разработанной конституции запротоколировали некоторые базовые статьи, подтверждавшие силу традиции. Стремление вернуться к дореволюционным порядкам сильнее всего проявилось в Нидвальдене. Даже союзный договор 1815 г. натолкнулся там на неприятие, и его пришлось воплощать в жизнь с помощью отправки войск и нового замещения руководящих должностей. Депонирование конституционного документа в обоих Аппенцеллях приняло странные формы. Здесь Совет насколько втайне, настолько же и самовольно добавил статьи, расширявшие его полномочия. Хотя эти дополнения в своих собственных интересах и были аннулированы после того, как разразился скандал, афера показала, сколько малоконтролируемой власти находилось в руках начальства. К тому же она могла в большинстве случаев с той или иной степенью сдержанности направлять по желаемому руслу решения сельской общины, по-прежнему не обладавшей собственным правом законодательной инициативы. Кроме того, о разделении властей не могло быть и речи. Законодательная, исполнительная и судебная функции оставались пестро перемешанными, что в глазах либералов представляло собой смертный грех против духа Монтескье.