Спор Запада и Восток а в России, которого я мимоходом коснулся, заложен в одной фразе - "Мы хотим жить исторически". Это вечный крик души европейца-славянина среди повальной азиатчины. Первым закричал Чаадаев, Петр Яковлевич. Съездив в Европу, он был сражен разумом, который открылся ему в европейской истории. Он заперся в своем московском флигеле, думал одну тугодуму, курил крепчайшую сенсемилью и в итоге написал очень нужное сочинение о родине.
Расшифровать его можно так - ты не родина-мать, ты глупая отсталая баба. Поскольку Чаадаев обращал свое сочинение дамам, ему приходилось быть более галантным.
"Мы хотим жить исторически" - эту фразу Мандельштама 20-х годов почти дословно повторит Пастернак в конце 40-х, в период чудовищной деспотии сидя на даче, предаваясь прелестям любви, что-то предвидя и отчаянно тоскуя по воздуху истории, по ее христианскому логосу. Поэты помнили еще, что такое жить в осмысленной истории, участвуя - стихами или как-то еще - в судьбе державы. Рок-поколение уже выпадает из державы, из истории.
Но в целом, пытаясь сейчас разобраться с историей России, ты оказываешься в области клинического сознания. Российские рокеры были первыми, кто обрубил эту тему вообще, тем самым выступив из исторического маразма, в который впала Россия в те годы.
Культура России рубежа веков - тема необъятная, к рок-музыке отношения не имеющая. Однако взглянув на эту культуру стоит, чтобы понять, что мы оставили позади.
Та эпоха была одной из самых великих культурных эпох, состоявшихся в истории человечества. По своему размаху она сравнима с Афинами эпохи греческой классики или итальянским Возрождением. Это был последний взрыв классики, то есть той всеевропейской парадигмы, которую задали греки. Все ее культурные плоды вряд ли можно охватить. Возьмем только литературу. Великий синтез греко-латино-итальянского культурного мира происходит в поэзии Осипа Мандельштама - на почве русского языка, на которой эллинские семена дают свои чудесные всходы. В Велимире Хлебникове совершается еще один синтез - русского язычества, христианства, Востока, магии и точных наук - опять же на почве русского слова. В ранних поэмах Маяковского происходит панк-революция - свергаются и профанируются христианские боги, боги-хранители российской культуры той эпохи. Сознание отвязывается от старых богов. Сам Маяковский остается ни с чем и подсаживается на черный русский наркотик - государство, но его ранняя работа, эта мистерия развоплощения богов почти двух тысячелетий европейской истории, вряд ли может быть переоценена. По духу Маяковский - первый российский рок-н-роллер. Лучше его никто уже не сыграет на басовом барабане.
Русская философия той поры, в лице Бердяева, Флоренского, Розанова, одухотворенная православной традицией, наконец обретает вполне человеческий язык, оставляя позади кошмарные немецкие словеса, бывшие языком философии. В Василии Розанове происходит синтез русской литературы, которая наконец становится просто человеком. Розанов - пик литературы вообще, как идеи и как ремесла. Я перечислил всего лишь те имена, которые сами пришли на ум благодаря специфике моего образования. Дать хотя бы приблизительную картину русского культурного космоса той поры вряд ли кому под силу.
В начале века появляются даже свои грибы. Один из них - Алексей Ремизов. В полубредовой философии Николая Федорова с ее лейтмотивом "воскрешения всех мертвых" можно увидеть предчувствия ЛСД в грубо-позитивной форме. Но все просрали большевики - ебаные политики-интеллектуалы. Когда большевики взяли власть - Розанов пошел собирать окурки на Царскосельский вокзал. Он понял, что настал пиздец и очень надолго.
У рок-поколения русская история была отобрана. Потому что сама эта история выбросила за борт человека. Потому что новое сознание противилось этому кошмару. Отобран был сам смысл, который вкладывается в слово "отчизна". Так или иначе, сознание рок-н-ролла отвязывается от России и перестает искать что-то для себя в этой плоскости - российской культуры XIX века.
Шестидесятники были последними, кто дышал воздухом этой истории - им предоставилась такая возможность в период хрущевской оттепели. Эта та же история перекрыла им кислород. От них остались гимны одиночеству, светлая печаль и уникальные российские блюзы.
Шестидесятники очень дорожили своими несчастными Эго и постоянно друг с другом ссорились. Их учителями были писатели и джазмены Америки. У шестидесятников был свой джаз, и он был музыкой их религии, которую можно назвать стоическим индивидуализмом, но этот джаз не мог впустить в себя осмысленную речь, впитать в себя слово. Сама поэзия была еще слишком сильна как идея, и она не могла сбросить с себя свое достоинство и пойти на службу в джаз-бенд. "Меня нельзя спеть хором"- гордился Бродский. Шестидесятники не знали, что такое кооперация.