Ему не пришлось отступать, поскольку захват самолета «Люфтганзы» закончился относительно благополучно, но «горячая осень» 1977 года еще не закончилась. Нация узнала об освобождении заложников еще ночью благодаря телевизионным сообщениям. Уполномоченный правительства Бёллинг объявил об успехе операции. Однако утром 18 октября ему пришлось произнести следующие слова: «Этой ночью мы думаем о Гансе-Мартине Шлейере и его семье. Мы не прекратим прилагать все усилия для спасения его жизни».
Председатель Союза западногерманских промышленников Ганс-Мартин Шлейер был похищен 5 сентября в Кёльне террористической организацией «Фракция Красной Армии» (RAF) и все еще находился в заложниках. Похитители поставили федеральному правительству ультиматум: они требовали освобождения заключенных террористов Андреаса Баадера, Гудрун Энсслин и еще восьми человек. Каждый из них должен был получить по 100 000 марок и вылететь в любую страну по их выбору. В противном случае Шлейера немедленно застрелят. Пока в Бонне заседали антикризисные штабы, полиция лихорадочно и по-дилетантски прочесывала Кёльн в поисках квартиры, где держали похищенного. Полицейские были недалеко от конспиративной квартиры террористов, но не нашли Шлейера.
В это время семья похищенного старалась оказать давление на правительство. «Обменяйте его!» — кричали заголовки газеты «Бильд», а ниже приводились слова жены Шлейера: «Все усилия по его освобождению до сих пор бесполезны. Теперь судьба тех, кого этот случай напрямую касается, и самосознание нашего государства, по моему убеждению, требуют полностью соблюсти выдвинутые похитителями требования».
Но у канцлера было свое собственное мнение по поводу самосознания государства. В марте 1975 года, после похищения берлинского политика, члена ХДС Петера Лоренца, Гельмут Шмидт пошел на уступки и отпустил террористов. Осенью 1977 года он видел ситуацию совершенно иначе: «Мы знали, что если мы отпустим преступников, нам это не поможет. Мы знали, что они вернутся и продолжат убивать», — так Гельмут Шмидт обосновывал свою жесткую позицию. Он сделал ставку на то, чтобы найти и освободить Шлейера. Если бы это не удалось, государство должно было им пожертвовать. Гельмуту Шмидту нелегко далось это решение, но он никогда этого не показывал. Несмотря на постоянный сильный стресс, он чувствовал себя в своей стихии. Нация смотрела на него, общественное мнение было на его стороне, он должен был разрешить этот кризис. Его поддерживала даже оппозиция. Ирония истории состоит в том, что в сложнейшем государственном кризисе канцлер действовал в идеальных политических условиях и снискал наибольшее уважение.
Глава правительства надеялся, что поиски вот-вот дадут результат. Всех перечисленных террористами заключенных он лично опросил, в какую страну они хотели бы вылететь. В итоге были названы Ливия, Северная Корея, Уганда, Южный Йемен. Согласно тактике Шмидта, из названных стран должны быть вызваны консультанты, чтобы выиграть драгоценное время. Но и эти маневры ни к чему не привели. Убежище террористов отыскать было очень сложно.
Похищение «ландсхута» 13 октября еще больше осложнило тактику задержания террористов из «Фракции Красной Армии», арабские похитители усилили давление на канцлера ФРГ и потребовали освобождения находящихся под арестом в Германии членов «Фракции Красной Армии», кроме этого, он настаивали на освобождении двоих палестинцев, находящихся в заключении в Турции. Помимо этого, похитители требовали 15 млн долларов, а передать их должен был Эберхард Шлейер, сын похищенного председателя Союза западногерманских предпринимателей. «Жизнь пассажиров и экипажа, а также жизнь Ганса-Мартина Шлейера зависят от того, как вы выполните наши требования», — говорилось в ультиматуме арабских террористов. Когда в ночь с 17 на 18 октября начался штурм самолета «Люфтганзы», Шлейер по-прежнему находился в руках похитителей. Успех GSG-9 в Могадишу мог стоить похищенному Шлейеру жизни, и Шмидт знал об этом.