Пророк
Вилли Брандт
«В наше время реалистом можно быть, лишь веря в чудеса».
«Мы хотим отважиться на большую демократию».
«История не должна стать хомутом, который не отпускает от нас наше прошлое».
«Четкое историческое самосознание не терпит невыполнимых претензий».
«Считать канцлера человеком, на которого можно оказывать давление — чистый гротеск. Я не такой человек».
«Я совершил свои ошибки. Я не всегда обращал внимание на то, на что следовало. Мне жаль. И это правда».
«Мир — это не все, но без мира все становится ничем».
«Он отпускал повод, а указания давал только тогда, когда это было неизбежно».
«Я всегда видел его очень закрытым, недоступным человеком. В общении со мной он старался изо всех сил, но быть близким кому-то ему по-настоящему тяжело».
«Он был не тот человек, который утром еще до завтрака разрубал два-три “гордиевых узла”. Если это было возможно, он с удовольствием аккуратно их развязывал».
«Это тот, кто дает волю собственной меланхолии… и когда вы ходы заколочены, отступает вперед».
«Он не говорил красивых слов, которые обычно говорят правители, и не играл в героя, берущего все решения на себя».
«Он мог обнять всех вокруг, но с отдельными людьми у него возникали трудности».
«То, что Брандт любил жизнь и мог оказывать на женщин превосходное впечатление, то, что он не гнушался мелкой любовной интрижкой, способствовало его популярности. Это отражение комплексов, во-первых, обывателей, а, во-вторых, «серых мышек», которые до сих пор заполняют скамьи в правительстве и господствуют в бундестаге. Бонн — это санаторий для душевных импотентов».
«Тот, кто смотрел в глаза Брежневу, за спиной чувствовал кулак Кизингсра, помнил про Барцеля и не попал в яму, которую выкопал ему Штраус, велик как государственный деятель и настоящий победитель».
«Мы помнили, что сказал Кеннеди: если я хочу изменить статус-кво, я должен признать его. Мы хотели повернуться лицом к Востоку, открыться ему и таким образом открыть его. Это означало долгий путь к немецкому единству, после того как короткий путь был для нас закрыт».
«Устная речь Вилли Брандта заставляла предположить, что возникновение мыслей происходит одновременно с их выражением».
«Даже для самых близких сотрудников он, несмотря на конфиденциальное обращение на “ты”, никогда не был приятелем. У Брандта был “неавторитарный” авторитет».
«Бундесканцлером стал не агрессивный католик из Мюнхена, а незаконнорожденный Герберт Фрам из Любека, который лишь подчеркнул позор бюргерского общества, этот первородный грех идиотизма, когда стал социалистом и эмигрантом».
«Он был всегда за хорошее вино и хорошую еду, и всегда был открыт жизни».
«То, что этот человек не чуждался развлечений, мы знали. Это было его дело. Но он не должен был позволить этому повлиять на работу».
Как предписывает в таких случаях протокол, к мемориалу торжественно был возложен венок. Также в полном соответствии с протоколом высокие гости вышли вперед. «Где же он?» — «Он что, упал?» Фотографы из задних рядов помогали себе локтями, чтобы пробраться вперед. Вилли Брандт внезапно и так неожиданно упал на колени, что можно было подумать, что канцлеру стало плохо. Щелканье фотоаппаратов превратилось почти в шум. Брандт стоял коленопреклоненный на мокром асфальте: десять секунд, двадцать секунд, бесконечную половину минуты. Его голова была опушена, взгляд застыл на сложенных руках. Потом он поднялся одним энергичным движением, не обращая внимания на протянутые ему руки сопровождающих лиц. Медленно он пошел назад к своим спутникам.