Тем не менее как во внутренней, так и во внешней политике вифинских правителей фрако-анатолийские традиции время от времени находили свое вполне конкретное и осязаемое выражение. Они проявлялись, прежде всего, в сохранении практики разделения страны между домогающимися верховной власти представителями царского дома в моменты династических кризисов, а также в существовании в стране сильной племенной аристократии, имевшей определенные властные полномочия. Старые ириоритеты фрако-анатолийского происхождения занимали, безусловно, главное место во всей государственной деятельности Зипойта; в них, возможно, следует видеть источник двух династических смут первой половины III в.; на них, как кажется, сделал ставку в конце своего правления и Прусий II. Наконец, каким-то образом юридически оформленная тенденция к разделу территории царства и переходу функций государственного управления к представителям высших слоев вифинского общества, судя по всему, реализовалась и на завершающем этапе независимого существования Вифинии - в период династических усобиц начала I в.
Именно "полуварварским" (при всей условности этого определения) характером Вифинской монархии можно объяснить и то особое положение, которое занимали в ее составе греческие полисы: их права в некоторых отношениях были ограничены более жестко, чем в государствах, возглавляемых греко-македонскими династиями. Вместе с тем отдельные представители династии (прежде всего, Никомед I, отчасти и Зиэл) были способны на весьма нестандартные шаги в установлении отношений с греками, причем некоторые из таких акций не имеют аналогов в истории других эллинистических государств. Греческие города Вифинии, как основанные представителями династии, так и прежде независимые, время от времени пытались апеллировать к традиционным полисным ценностям, основанным на понятиях свободы и независимости, но это "противостояние" центральной власти носило ограниченный и сугубо символический характер.
Начиная с середины II в., Вифиния становится государством, особенно активно ведущим филэллинскую политику в экономической, религиозной и культурной сферах, что, впрочем, может расцениваться как оборотная сторона почти полного отказа последних вифинских монархов вести независимый курс на международной арене в условиях неуклонного нарастания римского влияния.
В таких условиях, несомненно, сложный синтетический характер приобретают культура и искусство Вифинии, где все же греческий элемент всегда оставался преобладающим, вероятно, ввиду отмеченной выше ограниченности культурного потенциала собственно вифинского общества, достаточно рано к тому же познакомившегося с греками (хотя сначала преимущественно в форме политического и военного противостояния). Что же касается религии эллинистической Вифинии, то она, как представляется, в основном эволюционировала в том же направлении, что и системы религиозных представлений в Малой Азии этого (а также и более позднего) времени в целом. Многие принципиально важные черты этого процесса могут быть объяснены через понятие синкретизма греческих, фракийских, малоазийских верований, однако источниковый материал явно недостаточно репрезентативен для того, чтобы проследить хотя бы основные черты этого процесса более детально.