И все-таки при всей ее ограниченности экскуссия способствовала дальнейшему формированию феодальных порядков: освобождая феодала от необходимости платить налоги за своих зависимых людей, экскуссия прежде всего расширяла права феодала; она избавляла, далее, его владения от обременительных поборов в пользу фемных судей, податных сборщиков и их прожорливой свиты; наконец, пожалование экскуссии имело и принципиальное значение: оно превращало поместье в привилегированное, выделяло его из общей массы обязанных всеми родами повинностей земель.
Развитие феодальных форм эксплуатации и феодальных институтов приводило к изменению представлений о природе собственности: хотя византийские юристы XI—XII вв. исходили в своих трактатах из римского учения о полной частной собственности, практически же складывались новые формы правоотношений, которые не могли вместиться в античные нормы. И арифмос, и прения представляли собой такие формы условной собственности (ограниченной либо числом зависимых крестьян, либо квотой взимаемой собственником ренты), какие были не совместимыми с римским правом. В XI в. в Византии появляется и такая характерная для средневекового права форма собственности, какдержание на срок жизни47. Широко распространяется в XI—XII вв. и харистикарная система, представлявшая собой пожалование монастырю или светскому феодалу какого-нибудь монастыря или иного духовного учреждения сроком на одну или две жизни; такой ограниченный сроком харистикий также являлся условной собственностью48. Развитие феодальных форм собственности ведет к стиранию граней между собственностью и арендой49: они сближаются между собой, имея тенденцию превратиться в типичное средневековое держание.
Адам и Ева. Ларец. Слоновая кость (боковая стенка). Государственный Эрмитаж. XII в.
Итак, ослабление централизованных форм эксплуатации и упрочение ее вотчинных форм — характерные черты экономического развития византийской деревни XI—XII вв. Параллельно с этим византийская деревня переживает процесс втягивания в товарные отношения, приводящий, в частности, к коммутации некоторых видов отработочной и продуктовой ренты. Обе эти тенденции усугублялись теми процессами, которые протекали в городах.
В VIII—IX вв. городами, являвшимися средоточием ремесла и торговли, были лишь Константинополь и несколько других крупнейших центров, сохранявшихся в основном от ранневизантийского времени; подавляющее же большинство пунктов, которые в источниках назывались «городами», являлись в действительности лишь крепостями, административными или епископальными центрами. Разумеется, даже в XI—XII вв. отделение ремесла от сельского хозяйства было осуществлено далеко не последовательно: по-прежнему города оставались прежде всего центрами сельской округи и их население занималось виноградарством, хлебопашеством, скотоводством на прилегавших к городу полях и лугах. И все-таки, начиная с X в. и особенно интенсивно в XI—XII столетиях, многие византийские города-бурги и города—епископальные центры превращаются в центры ремесла и торговли50.
Сколь ни скуден археологический материал, добытый при раскопках византийских городов, он свидетельствует о значительном подъеме ремесла в XI—XII столетиях. Керамика — наиболее массовый и потому наиболее показательный материал; изучение керамики, найденной в Коринфе, Афинах, Спарте и других византийских центрах, позволяет представить эволюцию керамического производства. Древнейшая византийскаяглиняная посуда из Коринфа датируется только концом IX в., причем в ту пору она отличалась грубым тестом, толстыми стенками и неровным (из-за несовершенства обжига) коричнево-серым цветом. Напротив, в XI—XII вв. керамическое производство в Коринфе, как и в других провинциальных центрах, переживает расцвет: наряду с грубой кухонной посудой здесь изготовляли самые разнообразные формы первосортной керамики, украшенной росписью или штрихами51.
Другие отрасли ремесленного производства известны нам значительно хуже, и все же тот спорадический материал, которым мы располагаем, опять-таки указывает на XI—XII столетия как на время подъема ремесленного производства. К XI—XII вв. как раз относится единственная до сих пор обнаруженная стеклоделательная мастерская, раскопанная в Коринфе52. На XI—XII вв. приходится и расцвет шелкоткацкого производства в провинциальных центрах: изделия пелопоннесских и беотийских ткачей продавались в XII в. на ярмарке в Фессалонике; их высокое качество прославляли и византийские, и иноземные писатели. Особенно крупным центром шелкоткацкого производства были Фивы, где Вениамин Тудельский, испанский еврей, проехавший через империю, насчитал (по-видимому, со значительным преувеличением) две тысячи одних только евреев-ткачей. Фиванские шелкоткацкие мастерские снабжали еще во второй половине XII в. императорский двор, и сельджукские правители требовали уплаты дани непременно фиванскими шелковыми тканями. Наконец, именно на XI—XII вв. приходится подъем каменного зодчества: множество сравнительно небольших церквей возводится в это время не только в Фессалонике, Афинах или Коринфе, но и в различных мелких городских и сельских центрах Пелопоннеса, Средней Греции, Фессалии, Македонии и на островах Эгейского моря: даже в глухих по тем временам районах, как Мани или Эпир, оживляется строительство из камня.