Глава 2. СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ОТНОШЕНИЯ И ГОСУДАРСТВЕННЫЙ СТРОЙ В ВИЗАНТИИ В КОНЦЕ VII —СЕРЕДИНЕ IX В. АГРАРНЫЕ ОТНОШЕНИЯ
У нас нет точных статистических данных, которые позволили бы в цифрах выразить перемены, совершившиеся в византийской деревне на протяжении VII в. Скудость источников заставляет скорее предполагать, нежели доказывать, скорее догадываться, нежели с твердой уверенностью заявлять об этих переменах. Скудость источников оставляет бесчисленные лазейки для скептиков, ставящих под сомнение самую возможность коренных сдвигов и допускающих в лучшем случае лишь некоторые количественные изменения1. И все-таки мы можем проследить значительные перемены в аграрном строе империи.
Частые набеги соседних племен, постоянные арабские вторжения задевали, конечно, не только крупное землевладение, но все же именно на крупном землевладении последствия этих набегов и вторжений сказались всего губительнее. Дело не только в тех трудностях, которые были связаны с восстановлением хозяйственных строений и сложного инвентаря (давилен, прессов для оливок, мельничных жерновов): в смутную пору вторжений разбегались рабы и зависимые земледельцы; они уходили в леса и горы, искали приют среди варварских племен, и у византийского государства не было сил воспрепятствовать их бегству. Одновременно с этим на византийской территории постепенно оседали варварские племена: сперва это были готы, оставившие о себе память в географическом названии Готогреция на Лесбосе, затем — по преимуществу славяне. В VII в. они вторглись в Элладу и Пелопоннес2, в VIII в. мы встречаем их в различных областях Малой Азии: то там, то здесь оседают они отрядами в несколько десятков тысяч человек, приносят свои порядки и обычаи, свой язык3. Навстречу славянской иммиграции движется с востока другая волна: армяне, сирийцы, мардаиты (см. о них ниже, стр. 42). Все это были свободные поселенцы, земледельцы и воины, поставлявшие лучшие контингенты в византийскую армию и флот. Расселение славян и других народов на византийской территории способствовало значительному возрастанию доли мелкого свободного землевладения.
К тому же обострение политической борьбы с конца VI столетия, бесчисленные казни и конфискации имущества (особенно в царствование Фоки) имели своим результатом физическое уничтожение значительной части старой землевладельческой аристократии и раздел ее имущества.
Действительно, мы не встречаем в VIII в. ни надменной сенаторской знати, владевшей несчетными поместьями в различных концах империи, ни землевладельцев-куриалов, сплоченной городской верхушки, эксплуатировавшей сельскую округу. Эти две социальные прослойки, определявшие лицо господствующего класса поздней Римской империи, по существу погибли в острой классовой борьбе. Для представителей крупного землевладения VIII столетия характерна совсем иная фигура.
Наиболее яркий образ крупного земельного собственника этого времени — Филарет Милостивый. К сожалению, история его жизни рассказана агиографом и украшена традиционными житийными легендами, где вымысел и преувеличение причудливо переплетаются с ценнейшими бытовыми деталями4. Филарет всю свою жизнь провел в деревне Амния, в Пафлагонии, и хотя ему принадлежал лучший домв деревне, он мог в случае нужды надеть ярмо на вола и вспахать поле. Агиограф перечисляет богатства Филарета: 50 участков земли, 100 пар волов, 800 коней, не считая мулов и рабочих лошадей, 12 тыс. овец. Он не забывает добавить также, что на каждом участке имелся источник, с избытком снабжавший хозяйство водой. Было бы рискованно принимать на веру житийные цифры: они столь же произвольны, как и сообщение того же жития о некоем сборщике податей, приславшем разоренному Филарету 40 мулов, груженных пшеницей, чтобы тот мог прокормить свою семью.
Филарет — не сенатор и не куриал, он представитель деревенской аристократии. Его отец Георгий был крестьянином (γηπονος), местным старостой (χατα τον τοπον πρωτευων). Судьба его имения чрезвычайно показательна для той эпохи: частично из-за арабских набегов, частично же по иным причинам он потерял свои богатства, а его владения были присвоены соседними «династами» (т. е. такими же, как Филарет, крупными собственниками) и крестьянами; кто захватил землю силой, кто получил по разделу, но вскоре у Филарета не осталось ничего, кроме отцовского дома и участка земли.
Отличаясь по своей структуре и от сенаторского, и от куриальского землевладения предшествующей поры, хозяйство Филарета в одном отношении принадлежало прошлому (и в этом, может быть, заключалась причина его обреченности): оно зиждилось на рабовладельческой основе. Отец Филарета жил трудом рабов, и самому Филарету принадлежали «многочисленные рабы с женщинами и детьми». Впрочем, о характере эксплуатации этих рабов мы можем только гадать: неясно, была ли здесь плантационная форма использования их труда или же они были посажены на землю.