Торстенсон подошел к самым воротам Вены, взял предмостное укрепление, Волчьи Шанцы, и обе крепости Корннейбург и Кремс на Дунае. Но для того чтобы взять саму Вену, он с своими 15 000 человек был слишком слаб; также и четырехмесячная осада Брюнна не привела к желанному результату. Кремс оставался в руках шведов несколько месяцев, Корннейбург - полтора года, а Ольмюц - до конца войны. Таким образом, Торстенсон достиг своей цели "задеть императора за живое" (dem Kaiser recht ins Herz zu greifen), но для того чтобы непосредственно принудить его к заключению мира, этого оказалось все-таки недостаточно. Торстенсон так же, как и Фридрих, сознавал себя лучшим бойцом и стремился к решению борьбы сражением, но так же, как и Фридрих, после сражения оказывался не в состоянии развить его результаты так, чтобы оно привело к окончанию войны. Оба они умеют действовать лишь по принципам стратегии измора; Торстенсон при этом заходит дальше, чем Фридрих; последний, однако, скорее достигает цели. Чем же это объяснить?
Мы уже видели, что армия Торстенсона была гораздо подвижнее армии Фридриха как по причине своей небольшой численности, так и благодаря составу, в котором преобладала кавалерия. Однако была еще другая причина, почему Торстенсон мог оперировать и продвигаться смелее, чем Фридрих. Последний сознавал, что если его армия будет уничтожена, погибнет и его государство. Вот почему в 1741 г. он не навязал сражения противнику, отсиживавшемуся на крепкой позиции, в 1742 г. - давал сражение лишь в целях обороны, в 1744 г. - решился продвинуться только до Будвейса и снова очистил Богемию без боя, в 1745 г. - несмотря на одержанную победу при Гогенфридберге, остановился, сделав три перехода. Торстенсон отважился дать сражение в сердце Богемии и продвинуться до самого Дуная, ибо в крайнем случае он рисковал своей армией, а не государством. Такие соображения были еще у шведского сената, когда Густав Адольф отправлялся за море, что потерянная в Германии армия не может существенным образом ослабить обороноспособность Швеции, ибо у последней еще остаются в запасе 30 больших кораблей и народная милиция149; о таких же соображениях сообщает и Хемниц перед сражением при Брейтенфельде:150 "Монархия - так далеко, к тому же за морем, что она не подвергается большому риску и ей нечего бояться какого-либо особого несчастия". Более скорое достижение успеха Фридриха поэтому не может быть объяснено одними его военными достижениями; надо учесть его политические успехи. Мария Терезия была готова уступить ему после полутора лет борьбы большую, богатую провинцию, чтобы получить возможность защищаться от других более сильных противников. Вот где - в соединении политики со стратегией - надо искать разгадку Фридриха в эпоху первых Силезских войн. Когда говорят, что политика и стратегия Фридриха в то время характеризуется тенденцией - отнюдь не затяжная война, короткие, сильные удары, и затем при первой возможности выгодный мир, - то эта фраза скорее выражает благое пожелание короля, чем обрисовывает его образ действия. Где те короткие, сильные удары, которые он будто бы наносил?
Под Мольвицем он должен был дать сражение потому, что он был отрезан; под Хотузицем он сам подвергся атаке; под Соором его снова атаковали; одни лишь Гогенфридберг и Кессельдорф представляют такие короткие и сильные удары. Мир, заключенный после 1745 г., отнюдь не был выгодным миром, а лишь закрепил фактическое обладание. И для правильной оценки Фридриха как стратега необходимо не упускать из виду, что основная идея, с которой он начинает свою великую карьеру, - идея политическая, а его смелая и в то же время осторожная стратега" служит ему лишь вспомогательным средством для ее осуществления.
ТЮРЕНН
Одновременно с Торстенсоном командовал в Тридцатилетней войне француз Тюренн. О нем нельзя не упомянуть в истории военного искусства, ибо, согласно традиции, он слывет тем полководцем, который первым стал придавать решающее значение снабжению и охотнее отказался бы от сулящего выгоду предприятия, чем подверг бы опасности этот фактор. Поэтому он более или менее считается создателем, хотя и искусной и деятельной, но избегающей кровопролития маневренной стратегии; при этом охотно цитируют сказанные по отношению к нему слова Клаузевица (IX, 193), что его искусство, безусловно, было лишь искусством его эпохи, а в обстановке наших войн производило бы впечатление салонной шпаги придворного кавалера среди рыцарских мечей. Хотя эта характеристика и это сравнение представляются столько же верными, сколько разительными, однако они легко могут ввести в заблуждение. Тюренн, сын принцессы Оранского дома, вышел из нидерландской школы, где регулярное снабжение солдат составляло одно из священнейших правил ведения войны. Следовательно, он лишь усвоил это правило. Впрочем, возможно, что среди полководцев Тридцатилетней войны он придавал большее значение снабжению армии, чем прочие его современники. Когда в 1744 г. он принудил генерала Мерси отступить от Фрейбурга, а энергичное преследование открывало перспективы на значительный успех, он от него отказался, мотивируя свое решение в своих мемуарах следующим образом: "Так как вся пехота, которой мы располагали, привыкла получать печеный хлеб, а не выпекать его самой, как то делали старые войска, долго служившие в Германии, то нельзя было последовать за неприятелем в Вюртемберг, в особенности потому, что там мы не нашли бы приготовленных магазинов. Поэтому-то и решено было не удаляться от Рейна".