Но война - дело риска, а Даун как раз стремился к искусству - выигрывать не рискуя. Только что это искусство принесло ему блестящий успех. Ведь и в предыдущем году, имея огромное превосходство сил, он не рискнул для снятия осады с Праги атаковать пруссаков, но лишь так близко к ним пододвинулся, что отрезал им подвоз продовольствия и тем соблазнил их атаковать и навлечь на себя жестокое поражение под Колином. На этот раз дело обошлось совершенно без сражения. Неужели же ему снова все ставить на карту, рискуя тем, что пруссаки, своевременно предуведомленные, пойдут к нему навстречу соединенными силами, или что король, от которого ведь можно было всего ожидать, как только заметит, что австрийцы продвигаются вперед, повернет назад и перейдет в наступление раньше, чем будет найдена столь желанная прекрасная позиция? Ведь Даун не знал точно, с какой не то смелостью - не то легкомыслием прусский король разделил свои войска. Ученику современной стратегии поведение Дауна кажется поведением "старого колпака": если бы он хоть сколько-нибудь обладал качествами великого полководца, то и по принципам тогдашней стратегии он должен был бы понять, что настала, наконец, минута, когда нужно отважиться на нечто большее, когда, пожалуй, надо пойти ва-банк, чтобы нанести решительное поражение пруссакам. Но ведь в этом и заключается сущность двухполюсной стратегии - в который раз мы это повторяем, - что она в зависимости от момента требует то маневрирования и осторожности, то сражения и отваги. Только действительно великий человек в состоянии внезапно переходить от одного принципа к другому, и горе Дауну, если бы, не владея в одинаковой мере обоими принципами, он имел склонность односторонне идти напролом! Здесь, при отступлении из-под Ольмюца, это привело бы его к блестящей победе, но 4 или 6 недель ранее он, без своей испытанной осторожности, перешел бы для спасения Ольмюца в наступление против пруссаков; другими словами, он сделал бы как раз то, чего желал Фридрих, и, по всей вероятности, накликал бы на себя поражение. Чтобы правильно судить о полководце, нельзя рассматривать то или другое его действие изолированным, но надо взглянуть, как отражается его характер во всей последовательной совокупности явлений, и ставить ему в плюс его качества, которые в одном случае сказались отрицательно, но в другом - дали желательные результаты.
Так как австрийцы не преследовали пруссаков, то последние прибыли беспрепятственно в Кениггрэц, и - странное совпадение - пруссаки расположились приблизительно на той же позиции, которую три месяца перед тем занимали австрийцы. Теперь, отправив свои обозы через горы в Силезию, Фридрих охотно втянул бы Дауна в сражение, но австрийцы все время устраивались на позициях, на атаку которых Фридрих не мог отважиться. Мария Терезия писала своему фельдмаршалу, что он теперь может рискнуть вступить в сражение, хотя бы с опасностью поражения, ибо пруссаки теперь обратятся против русских, и надо попытаться их перед этим ослабить. Изумительные, в своем роде величественные слова: Мария Терезия готова понести, может быть, очень большой урон, лишь бы нанести некоторый ущерб своему противнику и тем облегчить задачу союзнику! Казалось, тут можно было бы ожидать столкновения, так как и Фридрих желал сражения и готов был рисковать серьезными потерями, чтобы иметь возможность снять с австрийского фронта возможно больше войск и повести их против русских. Но писать героические письма из Вены легче, чем перед лицом неприятеля принимать героические решения, и недаром императрица прославляла Дауна, как Фабия, который промедлением спасает отечество, и приказала отчеканить на медали в его честь: cunctando vincere perge ("продолжай побеждать промедлением"). Правда, получив письмо своей повелительницы, Даун поспешил вперед и осмотрел позицию пруссаков, но в результате он нашел ее крепкою, а самому выйти в открытое поле и вызвать на бой пруссаков он не счел за благо. Точно так же и Фридриху случай не казался достаточно благоприятным, и после того как обе армии проманеврировали вокруг друг друга еще в течение четырех недель между Кениггрэцом и Находом, Фридрих отступил и покинул Богемию, чтобы обратиться против русских.
Когда под Кениггрэцом стало туго с продовольствием (австрийцы при приближении пруссаков сожгли остатки своих запасов в магазине у Лейтомышля), король приказал самим солдатам приступить к уборке хлебов, обмолачивать и веять зерно и сдавать его в хлебопекарни. Каждый полк должен был поставлять известное количество мер165.