Но рассчитать заранее сколько встретится благоприятных и неблагоприятных условий, было невозможно.
Австрийцы лишь потому потерпели неудачу при Хотузице, что они слишком долго задержались на выполнении своего ночного марша. Пруссакам ночной марш, приведший их к Гогенфридбергу, удался.
Чисто счастливой случайностью явилось для пруссаков то, что под Кессельдорфом они атаковали саксонцев до прибытия австрийцев.
Под Ловозицем австрийцы, собственно говоря, выиграли сражение, и победа осталась за пруссаками лишь потому, что Броун, не заметив и не доведя до конца своего успеха, ночью отступил.
Под Прагой Даун двигался со своей армией на соединение с главными силами. Передовые отрады корпуса Пуебла во время сражения уже подошли к месту боя в тылу у пруссаков на расстояние полутора миль. В корпусе было до 9 000 человек, и он смог бы решить колеблющийся исход боя не к выгоде пруссаков.
Под Лейтеном цепь холмов дала возможность пруссакам скрыть обход левого крыла австрийцев, а под Колином это оказалось невозможным.
Под Цорндорфом отдельный корпус русских в 13 000 человек находился на расстоянии двух переходов от поля сражения и легко мог соединиться с главными силами русских.
Под Кайем пруссаки могли бы победить, если бы колонна под командой генерала фон Каница, которая широкой дугой должна была обойти русских с юга, смогла бы переправиться через речку Эйзенмюленфлис.
Под Кунерсдорфом королю вполне удалось подвести свою армию во фланг русским, но это преимущество было утрачено, так как местность представляла затруднения для атаки, которых король не предусмотрел, отчасти и не мог предусмотреть заранее.
Под Торгау все зависело от совокупного действия двух совершенно отделенных друг от друга частей армии: одной - под командой короля, другой - Цитена; лишь в самую последнюю минуту начало осуществляться совместное действие.
Остановимся здесь, дабы уяснить себе специфическое величие прусского короля. Когда генерал Леопольд фон Герлах прочитал "Историю Пруссии" Ранке, он записал в своем дневнике за 1852 г. (I, 791): "Часто стратегия Фридриха поражает своей слабостью, но имеет и очень блестящие моменты". То, что Герлаху представлялось изумительной слабостью, составляет существо стратегии измора, понимание которой для солдата XIX столетия было утрачено. Тот, кто не умеет смотреть на короля с этой основной точки зрения, фактически не может уклониться от того, чтобы не произнести над ним обвинительный приговор. В совершенный тупик попадают те, кто считает Фридриха принципиальным сторонником стратегии сокрушения; для них будничный Фридрих, за исключением немногих редких моментов, должен рисоваться слабым человеком, не решающимся ни продумать, ни осуществить собственных принципов. Лишь тот в полной мере может познать все величие Фридриха, кто в нем видит представителя стратегии измора. В оценке значения сражения, как мы видели, между ним и его современниками нет никакой разницы. Он, безусловно, всю жизнь держался взглядов стратегии измора, но в зените своей военной карьеры настолько приблизился к полюсу сражений, что могло создаться представление, будто он является приверженцем стратегии сокрушения и предтечей Наполеона. Этим думали его окружить особым ореолом славы, на самом деле этим дают ему чрезвычайно невыгодное освещение. Чтобы действовать по принципам стратегии сокрушения, необходимы известные предпосылки, которые не имелись налицо ни в структуре его государства, ни в структуре его армии; на каждом шагу Фридрих поневоле отстает от требований стратегии сокрушения. К нему прилагают масштаб, который совершенно к нему не подходит и который даже в самые великие моменты его жизни рисует его мелочным и ограниченным, а позднейшие его годы должны быть изображены как отказ от самого себя. Поставленный же в надлежащую рамку и на подлинную почву стратегии измора, он являет нам живой образ небывалого величия. В самом существе стратегии измора заложен, как мы видели, неустранимый момент субъективности; я считаю себя вправе утверждать, что стратегия Фридриха была субъективнее стратегии какого-либо другого полководца всемирной истории. Он то и дело запрещал своим генералам собирать военный совет; когда он передал генералу Дона командование армией против русских, он подтвердил этот запрет даже под страхом смертной казни (письмо от 2 августа 1758 г.). В военном совете, думал он, всегда одерживает верх более робкая сторона. А он требовал, чтобы делали ставку даже на неизвестность. Такое решение всегда будет носить личную окраску и оно должно быть субъективным. Военный совет всегда слишком робок, так как он объективен.