Таким образом, Иэнс, так сказать, заходит дальше, чем я. Однако он так мало это осознавал, что, рецензируя мою концепцию, он воображал, что занял примиряющую позицию между мною и моими противниками. Когда же Густав Роллоф в статье, напечатанной в приложении к "Augsburger Allgemeine Zeitung" (1893 г., No 16), доказал, что наши взгляды во всех существенных пунктах сходятся и что Иэнс даже пользуется теми же самыми терминами, что и я. Иэнс однажды в разговоре со мной объяснил это недоразумение тем, что он, как и все остальные, разделял ошибочное представление, будто я хочу изобразить Фридриха как простого, так называемого методика, поэтому, хотя он бессознательно и перенял отчасти мою терминологию, все же ощущал себя в противоречии со мною. Но так как в своей "Истории военных наук" он уже высказался раз против моей концепции, то в научных кругах так и осталось сомнение по этому поводу.
Еще вреднее для правильного понимания оказалась позиция, занятая специалистом-знатоком той эпохи Рейнгольдом Козером.
Фактически его учение совпадает с моим - в частности, что Фридрих не мог применять стратегии сокрушения, - и весьма схоже со мной описывает он объективные и субъективные причины, побуждавшие Фридриха искать решения в сражениях. Однако он стремится установить различие между стратегией Фридриха и стратегией его противников, причем лишь последнюю он признает за стратегию измора, так как они принципиально стремились избегать риска сражений, между тем как Фридрих частым применением сражения стремился хотя и не сокрушить неприятеля, но лишить его мужества и устрашить. Против такой формулировки можно было бы и не возражать, если бы она обрисовывала только практику той и другой стороны. Между тем Козер констатирует, так сказать, три (или даже четыре) различные теоретические основные формы стратегии: стратегию сокрушения, стратегию Фридриха Великого и стратегию измора. Это прежде всего вносит ту путаницу, что, заимствуя у меня термин "стратегия измора" (ermattunge Strategie), он пользуется им в ином смысле - как "слабая, тусклая стратегия" (matte Strategie), не доводя в должной мере до сознания читателя это отклонение от первичного, основного смысла этого термина. Между тем на фактах нетрудно убедиться, что козеровское тройное подразделение не отвечает историческим фактам. То, что он филологически допустимо определяет как стратегию измора, а именно - чистую маневренную стратегию, представляет метод, который в действительности никогда не встречается в истории войн, и если бы где-либо и можно было найти пример такого метода, то уж во всяком случае не у противников, с которыми Фридриху пришлось бороться. Ни один из них, как то изображает Козер, принципиально не избегал сражения. Напротив, скорее они имели его в виду и добивались во всех тех случаях, когда они считали его уместным.
Под Мольвицем австрийцы заставили Фридриха дать сражение, став на пути отступления пруссаков; под Хотузицем, Бреславлем и Гохкирхом наступление вели они; под Соором они всемерно готовились это сделать; под Лигницем они приняли все меры к тому, чтобы дать сражение с целью полного уничтожения противника. Такой же план был составлен перед Росбахом. Императрица Мария Терезия с императором Францем точно так же, как и русский совет министров, то и дело настаивали на том, чтобы дано было сражение, и указывали на прусскую армию как на действительный объект военных действий, а не на какое-либо приобретение территории.
Следовательно, не усматривается какого-либо принципиального различия между Фридрихом и его сторонниками. Да и как мог бы в таком случае Фридрих назвать метод Дауна правильным? Если бы в методе Фридриха, в отличие от метода его противников, преобладал безусловно принцип решения при помощи сражения, то в кампаниях 1762 и 1778 гг., а также в том факте, что после Лейтена он за пять лет только один раз предпринял наступление против австрийцев в широком масштабе, он тем самым отрекся бы от самого себя и проявил бы нерешительность и непоследовательное колебание то в ту, то в другую сторону.
Правильной оценки Фридриха можно достигнуть лишь при условии, что различие между ним и его противниками будут искать не в иной теории и не в иных принципах, а в силе его личности, в решимости, в быстроте взгляда, в плодотворности ума, в твердости воли. От этого-то различия все и зависело, а так как Козер в этом случае не дошел до ясного и определенного понимания, то, несмотря на фактически правильную ориентацию его сочинения, проблема осталась окутанной известным туманом.