Итогом Фронды было укрепление абсолютизма.
Страна оказалась обескровленной и истощенной; передовые общественные силы были ослаблены, и в ближайшие годы после Фронды влияние реакционной аристократической среды на политику королевского правительства резко возросло. Лишь с 1660 г. положение меняется и создаются предпосылки для активизации прогрессивных общественных кругов.
Для данного историко-литературного периода, отмеченного активизацией оппозиционных по отношению к абсолютизму сил, как реакционных, так и передовых, характерен спад в развитии классицизма и расцвет барочных тенденций в их многообразных и принципиально различных формах. Ощутимое воздействие барокко в эти годы проявляется, как уже было отмечено, и в творчестве такого писателя-классициста, как Корнель.
Как бы разнолики ни были отдельные течения литературного барокко, доминирующие во французской литературе 1645—1660 гг., в последовательности,
с которой сменяют друг друга этапы их расцвета, есть определенная закономерность. В литературе кануна и времени самой Фронды находит своеобразное преломление политическое брожение, нарастание критических и вольнодумных настроений. Это годы, когда буйные побеги дает бурлескная поэзия в своих специфически художественных и обнаженно публицистических разновидностях. Целый поток пародий, памфлетов, сатир в стихотворной форме обрушивают охваченные духом протеста литераторы на королевскую власть и правящие круги общества (сюда относятся и многочисленные «мазаринады», непосредственно направленные против самого министра). В эти годы появляются романы, обладающие несомненными реалистическими качествами (неоконченный роман Сореля «Полиандр», 1648; первая часть «Комического романа» Скаррона, 1651). С наибольшей силой бунтарское начало этих лет воплотилось в творчестве Сирано де Бержерака. Оставили свой заметный след эти бурные и мятежные годы и в творчестве наиболее выдающихся французских драматургов середины XVII столетия — Корнеля и Ротру.
После же того как в ходе Фронды демократические силы оказываются разгромленными, положение меняется. Своего апогея достигает притягательная сила прециозности. В эти же годы Блез Паскаль работает над своими «Мыслями» — произведением, в котором кричащие противоречия современной цивилизации находят свое глубокое, проникнутое трагизмом философское осмысление.
Одной из наиболее своеобразных фигур во французской литературе периода Фронды был Поль Скаррон (1610—1660).
Причудлива была сама биография писателя. Профессиональная литературная деятельность Скаррона началась, когда он стал калекой, прикованным параличом к креслу. Именно неустанный творческий труд, активное участие в развернувшейся на рубеже 40—50-х годов бурной политической борьбе помогают Скаррону проявить огромное жизнелюбие и выдержку.
Скаррон сочиняет многочисленные лирические стихотворения, по преимуществу послания, и работает для театра — пишет фарсы и комедии. Наибольшую литературную известность приносят Скаррону его бурлескные поэмы «Тифон, или Гигантомахия» (1644) и «Вергилий наизнанку» (1649—1652). В разгар событий Фронды в лагере восставших против королевской власти из рук в руки переходят хлесткие и едкие «мазаринады» Скаррона. В годы Фронды выявляется близость писателя к одному из вождей оппозиционного лагеря, кардиналу Рецу. Дом Скаррона становится местом тайных встреч и собраний заговорщиков. После победы королевской власти Скаррон попадает в опалу и лишается материальной поддержки двора. В 1651 и 1657 гг. он издает две части «Комического романа», а затем выпускает в свет «Трагикомические новеллы». В 1652 г. Скаррон женится на Франсуазе д’Обинье, внучке известного французского поэта-гугенота Агриппы д’Обинье. После смерти Скаррона его вдова, получив доступ к королевскому двору, становится под именем госпожи де Ментенон некоронованной правительницей Франции.
Скаррон завоевал себе известность прежде всего как наиболее примечательный представитель французского бурлеска (этот жанр раньше всего сложился в Италии — в XVI и начале XVII в.) Суть бурлеска, разновидности пародийной поэзии, заключается в переложении легким восьмистрофным стихом на комический, шуточно-тривиальный лад античных мифов. В «Тифоне, или Гигантомахии» Скаррон перелицовывает миф о борьбе олимпийских богов с титанами. Поэма Скаррона полна намеков на современность. Олимпийские боги, под которыми подразумеваются правители феодально-монархической Франции, представлены в поэме как обыватели, наделенные человеческими пороками и слабостями. На поэме Скаррона лежит, несомненно, отсвет грядущих событий Фронды. Под видом олимпийских богов Скаррон изображает в комическом свете господ феодального общества, их страх за свое будущее, их никчемность и внутреннюю пустоту. Титанам поэт придает плебейский облик. При этом он не скупится и на комические детали, осмеивая их грубость, неотесанность и наивность, с самого же начала подчеркивая обреченность их бунта.
В незаконченной бурлескной поэме «Вергилий наизнанку» Скаррон придерживается сюжетной канвы «Энеиды» Вергилия, меняя лишь внутреннюю характеристику персонажей. Таким образом, бурлескное произведение Скаррона превращается как бы в подстрочный комментарий античной поэмы: писатель ставит перед собой задачу вскрыть то, что он считает условным, надуманным в этом эпическом произведении, боготворимом теоретиками классицизма. Скаррон снижает образ Энея, разоблачает его несостоятельность как эпического героя, осмеивает официальную историографию, изображающую носителей государственной власти как творцов и созидателей истории. Там, где у Вергилия господствуют рок и провидение, Скаррон видит только случайное сцепление обстоятельств.
Бурлескные поэмы Скаррона и его единомышленников (среди них следует назвать д’Ассуси и Бребёфа) имели в 40—50-е годы шумный успех,
потому что отражали недовольство существующим режимом, возбуждали дух неуважения к господствующим авторитетам. В современной писателю классицистической литературе герои античных мифов использовались для воспевания дворянской государственности. Скаррон же изображал этих героев в качестве вульгарных и мелких обывателей, подчеркивая в их поведении расчет, стремление к личной выгоде.
Бурлескная поэзия, однако, была далека от того, чтобы стать подлинной выразительницей народных чаяний. В «Гигантомахии» и «Вергилии наизнанку» выражена легковесность, присущая бунтарским настроениям Скаррона. Кумиры прошлого с шумом низвергались с пьедестала, но ничего нового в качестве положительного идеала не выдвигалось. Издеваясь над претензиями венценосцев, осмеивая официозный взгляд на историю, Скаррон вместе с тем вообще отрицал возможность существования высокого общественного идеала, возводил эгоизм, обывательскую мелочность и тщеславие в некие извечные качества человеческой природы.
Определенный налет натуралистичности лежит и на слоге бурлескных поэм Скаррона. Заслугой Скаррона является его стремление обогатить современный ему литературный язык, приблизить его к разговорной речи, ввести в него простонародные выражения. Однако изобилие в языке бурлескных поэм вульгаризмов, нелитературных оборотов заставляет говорить о слоге бурлескных произведений Скаррона как о некоем псевдонародном жаргоне.
Противоречиво и творчество Скаррона-комедиографа. В своих комедиях («Жодле, или Господин-слуга», 1645; «Жодле-дуэлянт», 1646; «Дон Яфет Армянский», 1652) Скаррон обращался к сюжетным мотивам, заимствованным из испанской комедии «плаща и шпаги». Эти мотивы он разрабатывал, стремясь обнажить их жизненную несостоятельность, надуманность, пародийно перелицовывал их посредством буффонады. Однако, осмеивая возвышенную романтику чувств своих аристократических персонажей и их порыв к героике, сам Скаррон не мог противопоставить этому никакого другого созидательного начала. Как и бурлескные поэмы Скаррона, его комедии принадлежат к демократическому варианту литературы барокко. Отдельные сатирические образы, созданные Скарроном-комедиографом, и его попытки использовать в качестве источника комедийного смеха народные фарсовые традиции (роль фарсового начала в комедиях Скаррона усугублялась благодаря тому, что в большинстве из них центральные роли создавались в расчете на их исполнение актером площадного, балаганного, театра — Жодле), по-своему расчищали путь для дебюта Мольера на драматургическом поприще.