Однако с течением времени текст в силу разных обстоятельств уже не отвечал потребностям общества. Тогда-то и возникала импровизация, менялись слова песни. Причем первыми импровизаторами оказывались, как правило, именно те люди, которым надлежало соблюдать и хранить обычаи нгомы. В процессе расслоения общества складывалась и особая группа — бродячих певцов и музыкантов, которые свободно импровизировали, значительно обновляя традиционный текст. Странствуя по городам побережья, участвуя в церемониях-нгома разных этнических групп, они вырабатывали свой репертуар, свою манеру исполнения. Так рождался профессиональный певец — автор песни, поэтического текста. Творчество маленга — певцов-сказителей — было очень популярно у суахилийцев, в каждом крупном селении были свои признанные таланты. «В лагерь пришел странствующий певец и начал играть на инструменте странной формы, ящике с восемью натянутыми на нем струнами. Звуки, которые извлекал он из своей лютни, сопровождая их пением, были довольно приятны [...]. Я видел по лицам моих носильщиков [...] что они считают этого человека за большого искусника», — описывал европейский путешественник в середине прошлого века встречу с таким бродячим маленга.
Так, постепенно вырастая из нгомы, складывалась собственно поэтическая традиция. Основные ее формы — тенди и машаири (стихотворения) — эти формы песенные, они исполняются песенным речитативом. Впоследствии определенное влияние на суахилийское стихосложение оказала традиция восточного стиха.
К XVIII в. относятся (по Я. Кнапперту) еще три рукописи крупных поэтических произведений — «Хамзия», «Поэма о Катирифу» и «Ванги Ванги».
Создание «Хамзии» предположительно относится к 1749 г., хотя, возможно, она могла быть создана и раньше. Считается, что автор ее — Айдарус из Пате — скончался в конце XVIII в. Поэма, состоящая из 465 двустрочных строф, содержит восхваления пророку Мухаммаду. Она написана в форме укавафи (пятнадцатисложника с двумя цезурами — после шестого и десятого слога).
Название произведения связано с конечной гласной последнего слога каждой строфы -ma, т. е. а, хамзой, как называется эта гласная в арабском языке. Я. Кнапперт возводит эту поэму к арабскому источнику — касыде «Восхваление пророка с рифмой на хамзу» известного арабского поэта аль-Бусири (1213—1295), автора «Касыды плаща», которая также переложена на суахили под названием «Бурудаи».
Одним из старейших известных ныне суахилийских текстов считается (после «Поэмы об Ираклии» и «Хамзии») «Поэма о Катирифу» (третья четверть XVIII в.). По форме и в особенности по описанию батальных сцен это произведение, основанное также на арабском источнике, близко к рассказу о битвах Мухаммада с Ираклием. Содержание поэмы вкратце таково. Пророк Мухаммад сидит в мечети, окруженный сподвижниками. Появляется путник и рассказывает, что во время своих странствий посетил он владения принцессы Хансы, необыкновенной красавицы. К ней сватается предводитель неверных Катирифу. Принцесса ответила, что станет его женой, если захватит он в плен и доставит к ней пророка Мухаммада и зятя его Али. Армия Катирифу уже собирается в поход. В это время является архангел Джибурили, он подтверждает рассказ путника и советует пророку готовиться к сражению. Армия Мухаммада, включая женщин и детей, выступает, но без Али, которого не было в Медине. Обе стороны сходятся, начинается жестокое сражение. В критический для мусульман момент архангел Джибурили призывает Али. Тот немедленно прибывает на место битвы и склоняет чашу весов в пользу Мухаммада. Катирифу бежит, но принцесса вновь посылает его в бой. Схваченному предводителю неверных победители предлагают принять мусульманскую веру, он отказывается, и Али закалывает его. Везир принцессы приходит к Мухаммаду с тридцатитысячным войском и заявляет о готовности принять ислам. То же делает и сама принцесса с оставшимися в живых после битвы воинами. Мухаммад назначает везира правителем новообращенных и учит его догматам ислама.
Фанатичной идеей борьбы за веру проникнуто и другое произведение, «Поэма о Рас иль-Гхули», повествующее о мести мусульманской женщины, десять детей которой были убиты предводителем неверных. Эту, пожалуй, самую крупную поэму (в ней более пяти тысяч строф) также относят к XVIII в. Серединой XVIII столетия Я. Кнапперт датирует поэтическое сочинение «Ванги Ванги», написанное в форме укавафи и излагающее некоторые исламские мистические представления. Язык произведения кажется более архаичным, чем язык «Поэмы об Ираклии», близким к языку «Хамзии». Произведение состоит из 38 пятистиший — тахмиса, столь характерного структурного элемента старинного суахилийского стихосложения.
Наконец, очевидно, к XVIII в. относится один из выдающихся памятников суахилийской литературы — «Инкишафи» (что можно перевести как «Откровение» или «Пробуждение души»). Уильям Хиченс, который посвятил этой поэме специальное исследование, справедливо считает, что его источником послужило более раннее произведение.
«Инкишафи» представляет собой монолог из 79 четверостиший. Очевидно, в том виде, в каком она дошла до наших дней, поэма была создана в период, когда процветающий город Пате уже был разрушен португальцами, дворцы разорены и опустошены, прежде богатые кварталы занесены песком. Описание развалин Пате, воспоминания о его славе и могуществе составляют одну из главных тем произведения. Другая — изображение тщетности мирских помыслов, никчемности всего, что окружает в этом бренном мире человека, судьба которого предопределена свыше. Эти философско-религиозные рассуждения (порою в форме интерпретации некоторых сур Корана) взывают к праведности, напоминают о карах, ждущих отступников и грешников. «Инкишафи» была чрезвычайно популярна в среде ученого сословия — суахилийских богословов. Многие из них знали произведение на память, цитировали в теологических спорах и проповедях. Сохранилось довольно много рукописей этого призведения, авторство которого (в том виде, в котором поэма ныне известна) приписывается Абдаллаху бин Али бин Насиру, жившему приблизительно в 1720—1820 гг. В поэме встречается меньше архаических языковых форм, чем, например, в «Хамзие», язык которой ближе всего к наиболее старому диалекту суахили — кингози (или кингови). Язык «Инкишафи» близок к другому диалекту — киаму, хотя, вероятно, существуют и варианты, записанные и на момбасском диалекте кимвита.
Среди произведений религиозно-нравоучительной тематики весьма популярной у суахилийцев была «Поэма о милосердии» (или «Поэтическая книга»), в которой рассказывается история спора архангелов Микаили (Михаила) и Джибурили о том, существует ли еще среди людей сострадание или уже наступили страшные времена и оно исчезло вовсе. Чтобы разрешить спор они являются на землю. Первый, приняв облик лекаря, отправляется на рыночную площадь, а второй — в облике неизлечимо больного идет в мечеть. Люди с участием спрашивают хворого незнакомца, чем могут помочь ему, они готовы дать и золота, и серебра, сколько тот пожелает. Но у хворого единственное желание — излечиться от страшного недуга. Люди отвечают, что единственный исцелитель — всемогущий Аллах, что все в руках всевышнего. Однако незнакомец сообщает, что в город только что пришел странствующий лекарь. Все отправляются на рыночную площадь, действительно находят там лекаря. Спрашивают его, что может помочь больному, все нужное они раздобудут. Лекарь говорит, что необходимо отыскать женщину, родившую семерых детей, шестеро из которых уже умерли, седьмого же — последнего — надлежит заколоть, и тогда, окропленный его кровью, больной исцелится. Поиски приводят горожан в дом богатого праведного купца. Именно в его семье из семерых сыновей в живых остался один. Больного ведут в этот дом. Хозяин готов сделать для него все — отдать деньги, драгоценности, ткани, рабов.... Ему говорят об истинном средстве исцеления. Отец согласен принести в жертву сына, если на то будет воля матери. Мать тоже готова пойти на страшную жертву, однако последнее слово за сыном. Тот отвечает согласием. Торжественное шествие возвращается на рыночную площадь, где ждет лекарь. Он ставит новое условие: отец должен сам заколоть сына. Принимается и это. Следует трогательная сцена прощания. Наконец, наступает жуткое мгновение — отец вонзает нож в шею своего любимого сына. Внезапно и лекарь и больной исчезают. Люди начинают понимать, что произошло нечто особенное, чудесное и восхваляют всемогущего. Под общее причитание они собираются совершить погребальный обряд.