Понятие «естественный человек» выкристаллизовало в себе те моральные и общественные качества, которые мыслители и писатели XVIII в. хотели видеть в герое своего времени.
Просветители не могли в то время увидеть нового человека в исторической перспективе. По словам Маркса, «он представляется им не результатом истории, а ее исходным пунктом, потому что, согласно их воззрению на человеческую природу, соответствующий природе индивидуум представляется им не исторически возникшим, а данным самой природой» (Маркс К.,Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 12, с. 709—710).
Как в свое время гуманизм Возрождения, Просвещение — это не литературное направление, а философская, социальная и этическая концепция, нашедшая полное и многогранное отражение в искусстве и литературе. Наряду с крупными философами (Локк, Лейбниц, французские материалисты, Кант) идеи Просвещения разрабатывают выдающиеся мыслители, которые известны как замечательные мастера художественного слова (Вольтер, Дидро, Руссо, Лессинг, Шиллер, Гете). При этом мысль и слово образуют единство. Придавая необыкновенно важное значение литературе как орудию перевоспитания и преобразования общества, просветители разработали новые эстетические принципы. Воинствующий антифеодальный характер новых идей определил новаторство литературы XVIII в., привел к художественным открытиям, обогатившим мировую литературу.
Никогда еще литература не была так открыто, тесно и органично связана с философией. Понятая как «наука о счастье» и экономическом благосостоянии человечества (Шефтсбери, физиократы и энциклопедисты), философия вторгалась во все области жизни, и литература Просвещения стала передовым плацдармом, где проверялись новые, смелые воззрения на человека и общество. Споры о «человеческой природе» переходили со страниц ученых философских трактатов на страницы поэм, романов и пьес. «Опыт о человеческом разуме» и педагогические сочинения Локка формулировали исходные предпосылки множества романов этой эпохи. Философские концепции не только обсуждаются героями художественных произведений просветителей, но и органически включены в подоплеку повествования и последовательно выверяются всем ходом сюжета. Так, Вольтер спорит с Лейбницем в повести «Кандид, или Оптимизм»; Филдинг в «Томе Джонсе» обыгрывает многие идеи Шефтсбери; а Стерн в «Тристраме Шенди» одновременно и опирается на Локка, и шутливо полемизирует с ним на протяжении всего романа.
Именно на основе общих идейных устремлений в XVIII в. быстро преодолевается разобщенность отдельных литератур Европы, еще так заметная в предшествующем столетии.
Существенно меняется и самый характер международных связей. Сеть их значительно расширяется, и процесс их развития становится гораздо более интенсивным и динамичным, чем ранее. На протяжении всего века главные центры идейной, и в частности литературной, жизни Западной Европы неоднократно перемещаются. Первоначально, в самом конце XVII в. и в начале XVIII в., центром идей Просвещения становится Англия. Затем «эстафета» подхватывается Францией. Исследование Локка о человеческом разуме, по словам Маркса и Энгельса, «очень кстати явилось с того берега Ла-Манша. Оно встречено было с энтузиазмом, как давно и страстно ожидаемый гость» (Маркс К.,Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 2, с. 142). Эта образная характеристика дает живое представление о той атмосфере эмоционального подъема, пылкой и жадной заинтересованности успехами Просвещения, в какой развивалась тогда духовная жизнь. Идеи, воспринятые у английских просветителей, получают наиболее последовательное и смелое воплощение в творчестве Вольтера, Дидро и Руссо. А несколько позже в ходе развития литературных взаимосвязей, обогащенные опытом английского и французского Просвещения, достигают расцвета и зрелости и другие литературы, охваченные этим движением.
Оживлению национальных связей между просветительскими литературами способствует и осознаваемая самими писателями общность их кардинальных задач, и обусловленный этим неустанный теоретический и творческий интерес к опыту соседей. Это проявлялось и в умножении количества переводов, и в неослабном внимании, с каким писатели Просвещения следят за литературной жизнью других стран. «Похвала Ричардсону», написанная Дидро, может служить примером глубокого и чуткого литературного анализа, для которого национальные различия не служат помехой благодаря общности исходных просветительских позиций. А шедевр самого Дидро, «Племянник Рамо», становится известным европейским читателям (правда, уже в начале XIX в.) первоначально в переводе Гете и с его комментариями и лишь позже — во французском подлиннике. Выходящая в Милане «Литературная газета» (1765—1776) регулярно знакомит своих подписчиков не только с произведениями английских и французских авторов, но и с книжными новинками далекого Петербурга.
В истории международных литературных взаимосвязей XVIII в. нередки случаи, когда новаторские произведения литературы Просвещения встречали наиболее глубокое понимание не у себя дома, а за рубежом. Так, Руссо истолковал значение «Робинзона Крузо», как никто из английских критиков XVIII в. Л. Стерн был понят Вольтером, Дидро и Гете глубже, чем своими соотечественниками.
Среди идеологов Просвещения было распространено понятие «гражданин мира». Оно было порождено просветительской верой в общечеловеческое единство Разума и Природы. Именно поэтому оно не только не вступало в противоречие с национальным сознанием просветителей, но зачастую оказывалось исторически необходимой формой его проявления. «Писатели всех стран, — утверждал, например, Гольдони в посвящении комедии «Семья антиквария», — составляют единую республику, являясь благодаря этой прекрасной матери согражданами и братьями. Отдаленность территорий, различие климата, несходство языка не делают различными сердце и дух, и ученые, живущие в разных городах, провинциях и странах всего света, относятся друг к другу как жители единой страны, поселившиеся в разных домах. Поэтому ошибается тот, кто презирает другие народы, почитая только свой собственный; но не менее заблуждается и тот, кто превозносит иностранцев и презирает своих соплеменников. Можно восхвалять одаренных людей Англии, не оскорбляя французов, а мы можем одобрять и тех и других, отдавая должное нашим выдающимся итальянцам».
В таких странах, как Италия и Германия, национальное объединение которых оставалось еще делом более или менее отдаленного будущего, позиция «гражданина мира» являлась выражением протеста против сохранившейся еще средневековой замкнутости и феодального партикуляризма. Можно понять, например, Шиллера: ему тесно в границах вюртембергского или веймарского герцогства, подданным которых он в разное время был. Он заявлял: «Я пишу как гражданин мира, который не служит ни одному князю».
Широта общественного кругозора просветителей, мысливших себя «гражданами мира», предполагала и внимательный, доброжелательный интерес к проблеме национального характера как собственного народа, так и народов других стран. Гольдони создает несколько комедий, в центре которых — представители других европейских наций, у них, по мнению драматурга, есть чему поучиться его соотечественникам («Голландский врач», «Английский философ» и др.). Поясняя замысел последней комедии, Гольдони писал в предисловии к ней, что его герой, «достойный уважения философ, извлечен из недр народа, который мыслит и рассуждает лучше, чем какой-либо другой». В период, когда феодально-католическая Испания была ненавистна англичанам как их злейший враг, Дефо в «Робинзоне Крузо» вывел несколько испанцев — людей благородных, вполне достойных дружбы и доверия, с какими относится к ним герой.
Антифеодальное по своей сущности просветительское движение в различных странах Западной Европы принимало особый характер. Национальное своеобразие просветительской литературы в Англии, во Франции, в Германии и т. д. определялось особенностями социального, экономического и политического развития каждой из этих стран в XVIII в., так же как и всей совокупностью предшествующих литературных традиций. Так, в Англии, где буржуазная революция произошла еще в XVII в., перед просветительской литературой встают задачи не только борьбы с феодальными пережитками во всех областях жизни, но и осмысления новых, буржуазных форм жизни (что и находит отражение в английском просветительском романе). В политически раздробленной, экономически отсталой Италии, напротив, буржуазная революция была еще далеко, здесь не существует ни революционной буржуазии, ни того единого третьесословного фронта, который был характерен в это время для идеологической жизни Франции. Поэтому в своей критике дворянской морали итальянские просветители, как правило, оказываются значительно умереннее и осторожнее своих французских и английских единомышленников (ср. «Памелу» Гольдони с одноименным романом Ричардсона). В то же время — и в этом состояла диалектика противоречивого процесса формирования литературы западноевропейского Просвещения — именно отсутствие в Италии готового к революции третьего сословия позволяет крупнейшим итальянским писателям XVIII столетия избежать многих третьесословных иллюзий, которым отдали дань даже Дидро, Бомарше, Шиллер, — не смешивать трудящийся народ с буржуазией и даже остроумно высмеивать буржуазность некоторых просветительских теорий и идеалов (например, теорию «разумного эгоизма»).