А вот Львову, как и прежде, ни значка, ни лычки. Но они двое – Львов и Амелина – с этим как-то жили. И вроде бы совсем неплохо жили. То есть тайной их отношения ни для кого в полку уже не были, но и они – к чести обоих – этим никак не бравировали и напоказ свою связь не выставляли, хотя и прятаться перестали тоже. Просто жили. Служили. Воевали.
И на войне, как на войне. Тем более если ты истребитель передовой линии. Могло случиться и так, и эдак. И история эта вполне могла завершиться фразой о том, что «они не вернулись из боя». Однако бог миловал. Не без осложнений и уж тем более не без крови – у Амелиной вот даже шрамик над левой бровью появился, – но оба выжили. А там, глядишь, и война закончилась. Венский конгресс, мирный договор и звездопад, обрушившийся на победителей в ознаменование и прочая, и прочая…
По «достоверным известиям», добравшимся до Сиротина с очень большим опозданием, через два месяца после подписания мирного договора полковник Амелина вышла в отставку с должности командира полка и словно в омут канула. Ни слуху, ни духу, как говорится. Да и откуда бы? Друзьями они с Сиротиным не стали, так что в переписке не состояли. Общих знакомцев не нашлось тоже, ну а в газетах про отставных полковников – даже о женщинах – редко пишут. И то большей частью некрологи. Так что в следующий раз увидел ее генерал Сиротин только года через три и то случайно. Он тогда уже корпус принял и по случаю производства в генерал-лейтенанты был приглашен на большой прием в Военном министерстве. Вот там, угощаясь шампанскими винами в преддверии торжественной части, и увидел генерал Сиротин яркую, обращающую на себя внимание пару.
Львова он узнал сразу, хотя и догадывался, что адмирал с немалым иконостасом на груди зовется в миру отнюдь не этой фамилией. А вот роскошную даму, опирающуюся на руку адмирала, он бы в жизнь не признал. Если бы ее не выдал памятный шрам над черной бровью.
«Вот ведь, – подумал тогда Сиротин с восхищением, – настоящую красавицу даже шрам не портит!»