В какой-то момент вновь накатил приступ отчаяния... Но уже после маленького отдыха ощущение мрака и ужаса опять влилось потоком жизни. Я жив!.. И шанс есть!.. Уж если ушел от такой лавины!.. Еще поборемся!..
Стоило отвоевать площадку, чтобы сесть и лечь... И чтобы немного подумать, что у тебя есть, и что тебе осталось, сволочь!!!.. Достать ледоруб, снегоступы! Вырубить нишу! Предельная собранность! Снег сбросить вниз. Но, не забивая дырку! Она - единственное вентиляционное отверстие, или надежда на вентиляцию?!.. Делай, злодей, если жить хочешь, пока дышишь! Сколько же тебе осталось воздуха, пищи и сил, чтобы выжить? А неизвестно! Получай-ка вместо урагана лавины мрачный холод и могильную тишину ледового склепа! Ничто не гарантирует спасения! Не от кого ждать помощи!..
Сидя здесь в обнимку с коленками на краю снежного обрыва, думал думу своей жизни...
Его жизнь
Его жизнь? Сколько же ее осталось?.. Возможно, она кончится здесь, в этом склепе... А кому она была нужна? Только ему и самым-самым близким... И то не всем... Неудачный отец, нелюбимый муж...
Отец - вот боль утраты! Он уже ушел, ушел так рано. Как хотелось бы услышать его голос... Но его голосом можешь только сказать что-то сам себе! И твои глаза - его глаза, и твоя воля - его воля!.. Отец был заслуженный фронтовик, ученый, прекрасный спортсмен и путешественник. Некоторые эти грани Вадим почувствовал, ощутил и понял только когда потерял отца, который принадлежал к героическому поколению с трагической судьбой, к поколению, рожденному сразу после гражданской войны, в начале двадцатых. В сорок первом перед этим поколением встал страшный выбор: смерть или гитлеровское порабощение. И они, тогда еще совсем мальчишки, сделали выбор в пользу смерти, чтобы спасти свой народ от позора и рабства. От некоторых годов рождения тех двадцатых остался в живых один из тридцати, от некоторых - один из двадцати, но большая часть ушла, защитив жизнь и свободу других. Трагична была и судьба их суженых, их невест, - война этим девочкам, девушкам, женщинам поломала судьбы, лишила родных и близких, лишила будущих мужей, многим не дала испытать радость материнства и разделенной любви... А сколько не родилось детей, сколько народа так и не взошло зеленой молодой порослью из-за того, что война выжгла землю... Боль этого поколения жила внутри Вадима болью сына, укором человека, который должен прожить несколько жизней и за себя, и за тех, других, не появившихся на свет...
Вспомнились мягкие руки мамы, крепкие и сильные руки отца, поднимавшие его в детстве к самому потолку, сладкие объятия жены, нежные объятия сына...
Мама!.. Если погибну, она не переживет!.. Только ради нее надо сделать все, чтобы спастись!.. Мама!.. Не надо плача, - сыновний долг всегда не оплачен!..
Сын!.. Он еще так мал и слаб!.. Он еще так мало понимает, его еще всему надо научить! Ему всего три года, а его уже оторвали, увели...
Жена! Бывшая... Она одна решила за всех троих. Они поженились по любви, и все у них сначала складывалось хорошо. Но постепенно возник какой-то внутренний разлад, сначала еле заметный, духовный. И мало-помалу она удалилась в свой, совсем иной мир. Мир иоги, чистой духовной веры, мир абсолютных истин бытия, постижения будущего и единения с аурой, космической энергией. Мир белой сари и отрешенности, строгих ограничений не только в поведении, но и в помыслах. Она обрела свою среду в людях, в книгах, в мечтах. В строгостях мысли, пищи, поступков. Не сразу, постепенно их взаимное понимание, привязанность и общие заботы отслоились, и они стали чужими людьми... Он, правда, не стал равнодушным, но она стала. Его дела и устремления ее не интересовали... В какой-то момент они почувствовали, что вместе им нельзя! Просто стало невмоготу. Она ушла и забрала сына, разлука с которым переживалась тяжело. Но еще тяжелее мысли о том, как он будет воспитан. Неужели человек должен существовать для того, чтобы всю жизнь готовить себя к смерти? Чтобы всю жизнь строить молитвами гробницу бытия в совсем ином, совершенно неведомом и, видимо, несуществующем мире? А может быть, в чем-то ты не прав? Может, ты сам мало сделал, чтобы ее, свою женщину, удержать у себя духовно, удержать не только телом и заботами о семье и зарплате? Может, ты и жил так, чтобы конец твой был таким, вот в этом мертвом склепе? Вот ты здесь, почти уже погибший, и считаешь себя правым!?..
Вспомнился яркий момент прошлой жизни, - тот самый вечер с будущей женой и будущей тещей. Тогда задержался у них заполночь за долгим разговором с Екатериной Васильевной. Она все расспрашивала его о семье, об отце и о маме, а Лена уже ушла спать, сославшись на усталость. Постепенно разговор "раскачался", оживился, и Вадим почувствовал какой-то глубокий подтекст, внутреннее размышление в словах Екатерины Васильевны. Он понял, что она хочет что-то предпринять, либо сообщить ему что-то важное. Внезапно она решилась, резко повернув тему разговора:
* Ты, Дима, Лену любишь?
* ...Да... Да!
* Тогда вот что... Пойдем. Екатерина Васильевна решительно встала и открыла дверь в комнату Лены. Врезался в память страстный полушепот:
* Мама, ты привела его... Спасибо, мама!..
* Встань, - тихо и резко Екатерина Васильевна приказала дочери.
Та откинула одеяло и медленно поднялась в полумраке комнаты, освещенной только отблесками ночного окна. Запомнился полет рук, оправлявший пряди волос, рассыпавшихся на плечах и по кружеву тонкой ночной рубашки.
* Что, хороша? Бери ее, она твоя. Берегите друг друга! Любите друг друга, дети! Счастья вам...
Она вышла из комнаты и плотно закрыла дверь. Вадим понимал чувства будущей тещи: она не желала дочери своей судьбы, судьбы матери, в одиночку поднимавшей ребенка. Чувствовал, и сознавал глубокую ответственность за судьбу Лены...