Мы выехали на двух газиках. На первой машине ехал командир батальона аэродромного обслуживания со своими помощниками, на второй — я вместе с заместителями командиров 86-го гвардейского и 900-го авиаполков. Этим полкам предстояло базироваться на франкфуртском аэродроме.
Свернув с автотрассы, мы въехали прямо на летное поле. В тот год выдалась ранняя весна, и в двадцатых числах апреля луга и деревья были уже в яркой зелени, а на усадьбах повсюду цвели цветы. [408]
Летное поле казалось в идеальном состоянии, и это тоже радовало. Мы уже проехали от края поля метров 200–250, как вдруг я услышал сильный взрыв, и тут же мы увидели, как шедший впереди газик взлетел на воздух. Автоматически командую шоферу: «Стоп!» Наша машина остановилась, словно с ходу ткнулась в невидимую преграду. Впереди, метрах в сорока, рассеивался дым. С огромным облегчением увидели мы, как яз обломков машины поднимаются командир БАО и его спутники. Поднявшись, не двигаются: смотрят себе под ноги. Нам уже ясно, что под первой машиной взорвалась мощная мина. Теперь, приглядевшись к летному полю, видим, что все оно целиком напоминает шахматную доску, разбитую на квадраты: там, где заложены мины, трава посветлее, а там, где их нет, — потемнее и более густая. Квадратов так много, что просто удивительно, как это мы проехали двести метров и не взорвались раньше. Следы машин хорошо просматривались на примятой молодой траве: мы увидели, что колея не пришлась на центр ни одного светлого квадрата. Она захватывала только края и углы — мины лежали под машиной и по обеим сторонам от колес...
Надо ли говорить, что мы на некоторое время оцепенели. Потом все же аккуратно пошли по следу машин назад, придерживаясь квадратов с густой и темной травой. Шоферу дали команду ехать задним ходом точно по проложенной колее. Риск, конечно, был, но иного выхода мы не видели. Выбрались мы с летного поля без происшествий и только тогда, при выезде с аэродрома на главную дорогу, увидели бойца, которого несколько минут назад там не было. Он самовольно, как выяснилось, отлучился, и это могло всем нам дорого обойтись.
Подъехал лейтенант-сапер, узнал, что произошло, и, не выбирая выражений, объяснил нерадивому солдату все, что он думает по поводу столь халатного несения службы. Потом сообщил нам, что ожидается команда для разминирования аэродрома, она сегодня же приступит к работе. Раньше этого сделать нельзя было, поскольку летное поле обстреливала артиллерия противника. Дополнительно мы узнали, что совсем недавно здесь проходила нейтральная полоса, западную часть аэродрома занимал противник, восточную — мы. Обе стороны активно минировали свою зону, поэтому разминированием и восстановлением летного поля будет заниматься целый инженерный батальон. [409]
Все данные о состоянии аэродрома я получил и мог уже докладывать командующему воздушной армией. Но по понятным причинам ознакомиться с учебной базой в тот день не мог. Только через несколько дней, когда полки уже перелетели туда, мне удалось найти несколько сохранившихся узкопленочных лент по методике обучения воздушному бою и воздушной стрельбе. «Трофей» был не слишком богатый, но и то, что я видел в фильмах, свидетельствовало о высоком уровне оснащенности немецкой учебной базы. Но воспользоваться этим пособием мне так и не пришлось. Больше того, из-за этих пленок я потом чуть было не хлебнул лиха.
Произошло это года через два после войны, когда я учился в Академии Генерального штаба. Однажды комиссия госконтроля, из аппарата Л. З. Мехлиса, проверяла личные вещи офицеров и генералов, хранящиеся на складе Министерства обороны. Там были и эти злополучные пленки. Они вместе с кинопроектором были изъяты, а самому мне пришлось долго давать объяснения генерал-полковнику Л. З. Мехлису о том, «с какой это целью»...
После памятного для меня знакомства с франкфуртским аэродромом авиация противника активности не проявляла. Сказались огромные потери, понесенные противником в предыдущих боях.
22 апреля наземные войска фронта прорвали внутренний оборонительный обвод Берлина и начали бои за его кварталы. Обстановка на земле оставалась сложной и очень динамичной. 240-я авиадивизия получила задачу обеспечить боевую работу «пешек» и «бостонов», наносивших удары по Франкфурту-на-Одере, но действовали там лишь отдельные экипажи. Поэтому наши пилоты попутно произвели в том районе 52 штурмовки. При этом был подожжен один железнодорожный эшелон, одна автомашина, обстреляны три батареи полевой артиллерии.
Я в паре с майором В. И. Скупченко в этот день вылетел на свободную охоту в район западнее Франкфурта. Мы шли на высоте 2500 метров вдоль автострады на Берлин. На подходе к восточной окраине города, так и не встретив противника, мы повернули назад. Над аэродромом Фюрстенвальде мы были обстреляны вражескими зенитчиками, но немецких самолетов в воздухе не обнаружили. И только в самом конце нашего маршрута, близ Франкфурта, впереди и ниже увидели шесть ФВ-190, которые, скорее всего, прикрывали свои войска. [410]
Используя преимущество в высоте, мы внезапно атаковали пару»фоккеров», которая держалась выше и правее четверки. Выбранный мной ФВ-190 был подбит. Сильно дымя, с резким снижением и разворотом он вышел из боя. Проследить место падения мне не удалось, так как оставшиеся четыре «фокке-вульфа», очевидно предупрежденные по радио, резко развернулись и приняли бой с нашей парой. Он шел некоторое время на виражах и безрезультатно, но вскоре одна пара «фоккеров» оторвалась и стала набирать высоту. Было ясно, что при продолжении схватки враг получит преимущество. Поэтому для нас самым разумным было выйти из боя.
Противник нас не преследовал. Другие летчики, вылетевшие на свободную охоту, встреч с гитлеровцами не имели.
В конце дня три девятки Пе-2 в сопровождении 32 истребителей нанесли удар по центру Берлина. Были отмечены взрывы большой силы и несколько очагов пожара.
23 апреля дивизия получила задачу находиться в готовности для боевых действий по вызову с КП воздушной армии. Однако вызова в течение дня так и не было.
В тот же день войска левого крыла фронта после ночного штурма взяли город-крепость Франкфурт-на-Одере. В результате этого правое крыло фронта создало угрозу полного окружения Берлина. Войска 8-й гвардейской и 1-й гвардейской танковой армий соединились с частями 1-го Украинского фронта, завершив окружение франкфуртско-губенской группировки противника. Гитлеровская авиация с уцелевших берлинских аэродромов пыталась противодействовать наступлению наших войск. Из-за крайне неблагоприятных условий в воздухе с нашей стороны действовали мелкими группами только штурмовики и истребители.
24 апреля управление 240-й авиадивизии, 133-й гвардейский и 900-й авиаполки производили перебазирование на аэроузел Франкфурт-на-Одере. Части и соединения воздушной армии готовились нанести удар по центру Берлина.
* * *
День 25 апреля для участников Берлинской операции был запоминающимся. Западнее Берлина соединились войска 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов — [411] завершилось долгожданное окружение столицы фашистской Германии.
В тот же день произошло и другое событие, имевшее важный политический международный резонанс: в центре Германии, на Эльбе, встретились войска союзных армий.
В самом же Берлине продолжались тяжелые бои. Для того чтобы облегчить нашим наступающим армиям этот последний штурм, 25 апреля авиация 16-й воздушной армии нанесла по центральным районам города несколько массированных ударов. Они имели кодовое наименование «Салют», в выборе которого, конечно, отразилось ожидание скорой победы.
В ночь на 25 апреля центр фашистской столицы бомбили 112 тяжелых бомбардировщиков авиации дальнего действия. В этом приняли участие бомбардировщики 16-й воздушной армии.
Днем, между 13 и 14 часами, был нанесен еще один массированный удар с воздуха — второй удар, в котором участвовало 413 бомбардировщиков и 483 истребителя. Под вечер последовал третий удар — 267 бомбардировщиков и 323 истребителя. Бомбардировщики следовали полками с небольшими интервалами в колоннах девяток или звеньев. Бомбометание велось с разных высот — от 800 до 2000 метров. Всего за день было сброшено около 600 тонн бомб.