Когда я назвался, польские товарищи любезно предложили мне автомобиль, на котором я осмотрел подготовленную посадочную полосу и места стоянок. На этой же машине меня доставили в госпиталь, где находился В. И. Скупченко. Василий Иванович был весь забинтован, [419] особенно сильно у него обгорели лицо и руки. Врачи рекомендовали оставить его в госпитале, но Скупченко умоляюще просил забрать его, и я уступил его просьбам.
Но это был поистине «день невезения». На обратном пути наш «кукурузник» еще дважды атаковали Ме-109, и мне снова пришлось виражить вокруг башен, костелов, высоких зданий и даже вокруг деревьев. Забинтованный В. И. Скупченко ничего не видел, но все чувствовал и прекрасно понимал ситуацию. После посадки он сказал, что лучше провести десять боев на истребителе, чем сидеть пассажиром на По-2 да при этом еще и ничего не видеть... К счастью, Василий Иванович вскоре подлечился, поправился и продолжал летать.
Конечно, все эти события в какой-то мере были следствием нашей самоуспокоенности, за что мы чуть было тяжело не поплатились. Чтобы спасти товарища, нам с майором Свитневым пришлось вести бой на пределе возможностей, как в старые трудные времена. Не действуй мы столь активно и решительно, мы бы и боевого друга потеряли, и сами бы оказались в тяжелом положении.
Фашистская столица лежала под нами в руинах — считанные дни оставались до конца войны. Но она еще продолжалась. До последнего дня. И об этом, конечно, никогда не следовало забывать.
* * *
День 29 апреля был последним, когда гитлеровская авиация проявляла еще какую-то активность. В этот день истребители воздушной армии провели 67 воздушных боев и сбили 46 вражеских самолетов. Наши потери составили 2 самолета{26}.
30 апреля в Берлине продолжались упорные бои. Наши войска занимали квартал за кварталом. В этот день над рейхстагом было поднято Знамя Победы. Но противник еще не капитулировал.
Истребители воздушной армии в воздухе с немецкой авиацией в этот день уже не встречались. Наша дивизия должна была прикрывать бомбардировщики Ту-2, но из-за сложных метеоусловий вылет их был отменен.
В ночь на 1 мая 10 транспортных самолетов противника сбросили грузы окруженному берлинскому гарнизону. Днем над городом появлялись небольшие группы «фокке-вульфов» — от четырех до шести самолетов. [420]
2 мая утром сдался в плен командующий обороной Берлина. По требованию нашего командования он подписал приказ берлинскому гарнизону о капитуляции. Началась массовая сдача в плен фашистских солдат и офицеров. Наши войска полностью овладели Берлином, была окончательно ликвидирована франкфуртско-губенская группировка.
1 и 2 мая нашей дивизии боевые задачи уже не ставились. По моему распоряжению полки (по одной эскадрилье от каждого полка) несли боевое дежурство.
3 мая личный состав дивизии производил перебазирование на аэроузел в районе Ораниенбурга. В этот день произошло боевое столкновение группы руководящего и технического состава 133-го гвардейского истребительного авиаполка (20 человек) с группой гитлеровцев (30 человек), не подчинившихся приказу о капитуляции. Почти четыре часа пришлось вести с ними бои в районе аэродрома Вензекендорф, на который должен был перебазироваться полк. В конце концов 22 оставшихся в живых фашиста сдались в плен. С нашей стороны потерь не было.
С 3 по 8 мая войска фронта продолжали наступление в западном направлении, уничтожая отдельные части и группы гитлеровцев, которые стремились сдаться англо-американцам и оказывали сопротивление нашим войскам. 240-я истребительная авиадивизия в эти дни боевых задач не получала.
* * *
Говоря о некоторых итогах завершающей схватки с гитлеровским фашизмом, касающихся борьбы в воздухе, следует заметить, что обстановка в целом была для нас благоприятной, превосходство советских ВВС над люфтваффе было доминирующим. Перед началом операции мы ожидали более упорного сопротивления авиации противника: сил у гитлеровцев было еще достаточно, к тому же им предстояло защищать свою столицу. Однако сколько-нибудь серьезного противодействия в воздухе они не оказали. Объяснить это можно только одним: фашистские летчики чувствовали, что исход борьбы в целом уже предрешен, им уже не за что было драться. Это мы видели уже в ходе воздушных боев над Берлином, когда немецкие истребители, даже имея порой численное и тактическое превосходство над нами, вели себя пассивно. [421]
Погодные условия в течение всей операции были сложными, и это не позволяло нашему командованию использовать авиацию во всю ее силу. Особенно — возможности бомбардировщиков. По этой же причине и наши штурмовики вынуждены были в большинстве случаев действовать лишь мелкими группами.
Не была использована в полную силу и наша 240-я истребительная авиационная дивизия. Мы вступили в сражение через два дня после начала операции, когда период наиболее напряженных воздушных боев над Берлином еще продолжался и мы могли бы вести боевые действия с большим напряжением. Обстановка в воздухе этого требовала. Кроме того, мы потеряли еще несколько дней, когда находились в готовности к сопровождению бомбардировщиков, но из-за плохих метеоусловий эти вылеты не состоялись. Таким образом, по ряду объективных причин наша дивизия в Берлинской операции не показала все те возможности, на которые она была способна, и, как и все другие соединения воздушной армии, провела ее далеко не с полным напряжением. Мы выполнили всего 400 с небольшим вылетов, провели 22 воздушных боя, в которых было сбито полтора десятка самолетов противника. В этих боях наиболее отличились капитан П. Я. Головачев, капитан Д. П. Моцаков и старший лейтенант А. И. Калугин, каждый из которых сбил по два вражеских самолета.
Берлинская операция для 240-й истребительной авиационной дивизии оказалась итоговой в Великой Отечественной войне. За годы войны летчики соединения произвели 20 206 боевых вылетов, проведя в воздухе 18 743 часа. Они участвовали в 664 групповых воздушных боях, в которых сбили 757 самолетов противника. Несколько сотен вражеских самолетов было уничтожено ими на земле при ударах по немецким аэродромам. К этому надо добавить сотни автомашин, бронетранспортеров, орудий, цистерн, паровозов, катеров, барж и другой военной техники врага, уничтоженной при действиях по наземным целям. И, конечно, нами были выведены из строя тысячи вражеских солдат и офицеров{27}.
В разное время из семи истребительных авиационных полков, входивших в состав 240-й авиадивизии, пять стали гвардейскими, 12 лучших летчиков были удостоены высокого звания Героя Советского Союза. Гвардии капитан [422] П. Я. Головачев был удостоен этого высокого звания дважды, хотя и уже не в нашем соединении.
Участвуя во многих крупных наступательных операциях, наша дивизия получила 17 благодарностей Верховного Главнокомандующего. 1230 летчиков, офицеров штаба, инженеров, техников, младших специалистов и рядовых были награждены орденами и медалями.
Для каждого воевавшего человека годы, проведенные на фронте, — это ни с чем не сравнимый период жизни. После войны я занимал различные командные должности в ВВС и ПВО, но во все времена был горд и счастлив тем, что в Великую Отечественную мне довелось командовать прекрасными, беззаветно преданными своей Родине людьми, мужественными, неустрашимыми воздушными бойцами.
Сам я за годы войны произвел 249 боевых вылетов, провел 69 воздушных боев. Что же касается сбитых самолетов, то по архивным данным на моем счету числятся 18 сбитых лично и еще 20 самолетов — в группе.
Таковы некоторые краткие итоги нашей боевой деятельности в суровые годы всенародной борьбы с фашизмом.
В послевоенные годы
В конце лета сорок пятого года я получил свой первый с начала войны отпуск и испытал странное, полузабытое и многим фронтовикам знакомое ощущение: мы разучились тратить время на себя. Однако привычка к деятельному образу жизни взяла свое, и я неплохо организовал свой досуг. Осенью, к концу отпуска, хорошо отдохнув, я был готов энергично начать совершенствование учебной и летной подготовки в своей авиадивизии, но командовать ею мне больше не пришлось. Я был назначен командиром истребительного авиасоединения.