Бойцы сосредоточенно молчали, а если и переговаривались, то лишь пытаясь угадать конечную станцию.
На рассвете прибыли на большую узловую станцию Грязи и ужаснулись тому, что по всей станции в пыли и грязи лежали трупы людей, лошадиные туши. Бинты, лекарства, продукты, овес — все перемешалось.
Как выяснилось, накануне здесь скопилось несколько эшелонов с пехотой, кавалерией, продуктами, медикаментами. Немецкие бомбардировщики налетели перед самым прибытием составов с бригадой…
Вот оно, настоящее лицо войны, каждая черта которого — смерть и разрушение. Сжав зубы, смотрел Фазлутдинов на солдата, лежащего ничком в неловкой позе, закрывшего голову рукой да так и оставшегося недвижимым; на лошадь, хрипящую в предсмертных судорогах; на руку, оторванную взрывом и валяющуюся на земле, словно сухая ветвь в лесу…
Фазлутдинов стоял в оцепенении посреди кровавого месива, пока не прозвучал приказ помочь станционным рабочим восстановить взорванные участки пути. С этой работой справились быстро, и снова застучали вагонные колеса.
Когда эшелоны были на пути к станции Усмань, далеко в небе возникли четыре точки. Они приблизились и превратились в самолеты со зловещими крестами. Два наших истребителя ринулись в бой, но не смогли помешать «мессершмиттам» обстрелять составы. Боец, сидевший неподалеку от Фазлутдинова, застонал. Рукав его гимнастерки окрасился кровью.
Раненые, убитые — и в других вагонах. А вражеские самолеты улетели невредимыми. Очереди из пулеметов, стоящих на первых и последних платформах каждого состава, не достигли цели.
Чем ближе к фронту, тем горестнее выглядел ландшафт. Деревушки, железнодорожные строения разрушены и сожжены. Кое-где еще вздымается огонь. Обезображенная земля взывает о мести.
Медленно продвигаются вперед составы. Перед ними идет ремонтная летучка, с которой то и дело спрыгивают рабочие, чтобы починить развороченные пути.
Бригада получает задачу
Так вот медленно, в какой-то напряженной, хрупкой тишине доехали до Усмани. Здесь эшелоны встали. Из окон и дверей вагонов солдаты видели, как командир бригады полковник Тютрин встретился с каким-то крупным военачальником. Они пошли вдоль состава и поднялись в вагон, где располагался штаб бригады.
Лейтенант Халтурин вышел из своего вагона, прошелся до здания станции, чтоб размять ноги. Слово «здание» плохо вязалось с одноэтажным деревянным домиком, из окон которого выглядывали дети. Лейтенант увидел разрушенную полусгоревшую казарму и понял, почему дети оказались в административном здании. Лишившись жилья, семьи рабочих и служащих станции перебрались сюда, а также в бани, землянки. И лишь чудом уцелевшая от взрывов водонапорная башня не несла на себе следов разрушения.
На станции Усмань эшелоны простояли недолго. Как только член военного совета Воронежского фронта покинул офицерский вагон, туда вызвали командиров подразделений. Не успели они развернуть карты, как поезд тронулся. Речь полковника Тютрина звучала под стук колес. Невысокий, коренастый, с открытым русским лицом командир бригады говорил, как всегда, ясно и кратко. Офицеры уважали его за опыт, а особенно — за справедливость и доброту, не мешавшие Петру Петровичу требовать с людей, с которыми его связывали дружеские отношения, больше, чем с других.
Несколькими фразами обрисовал он обстановку на Воронежском фронте и поставил задачи для каждого подразделения. В целом бригада должна была закрыть брешь, пробитую в нашей обороне немецкими танковыми соединениями на Воронежском направлении. Фашисты создали здесь многократный перевес в силах. Наступая, враг рассчитывал окружить и уничтожить советские полки и дивизии западнее Дона, чтоб расчистить себе путь к Волге и Кавказу.
— Торопятся фрицы. Не терпится им сыграть на своих гармошках победный танец.
— Сыграют. Похоронный марш!
— Скоро им будет не до музыки. Потеряют губные гармошки вместе с губами и головами!
Этот разговор происходил между командирами частей бригады после совещания. Поезд шел медленно, но офицерский вагон покачивало так, что пустые стулья в салоне передвигались, словно живые. В спальном отделении вагона обменивались впечатлениями от только что услышанного, смотрели в окна, изучали карты, готовясь к обороне.
В солдатских вагонах играли в домино, пытаясь отвлечься от угрожающей действительности. Перечитывали письма из дома, подолгу рассматривали фотографии любимых девушек, жен, детей. И вся бригада — от рядового бойца до командира — напряженно вслушивалась, стремясь различить сквозь стук колес уже знакомый вой вражеских самолетов.