С последней фразой Пингвин был полностью согласен, но встревать в разговор не стал, уже увидев накрытый стол. Он быстро засеменил к нему, встал так, чтобы оказаться спиной к стене и лицом к миске с креветками, и вновь огляделся.
Стол, как оказалось, стоял совсем недалеко от импровизированной сцены, на которую уже были наведены прожектора. Пингвин нахмурился, огляделся пристальнее — в самом деле, Брюса Уэйна нигде не видно и не слышно. Обычно наоборот, значит, он где-то за сценой готовится выйти и, получается, сделать объявление?
Пингвин проглотил креветку целиком. Такие выходы не устраивают ради опровержения, а вот для подтверждения… может, Брюс Уэйн решил, что раз Джокер мёртв, то и в Бэтмене больше нет смысла? Это несколько обижало, будто Пингвин так, какая-то птичка певчая. И вообще, Бэтмен его защищать должен! Он что, собирается нарушить своё слово?!
Люди тем временем подтягивались к сцене — и заодно ко столу, Пингвину даже пришлось отодвинуть привлекательные блюда от глаз всяких обжор. Многие вслух высказывали его мысли: для опровержения хватило бы заметки в газете или официального текста, а раз заготовлена сцена под некую речь, то выходит…
Свет неожиданно погас — но прожектора сразу включились, залив сцену ясным светом. А откуда-то сверху пошёл многократно усиленный голос:
— Добро пожаловать, друзья мои. Меня зовут Брюс Уэйн и я, как все вы, также услышал эту потрясающую новость. Но поскольку я, как все вы, желаю жить в мире без лжи, то я решил, что хватит обманывать. Настала пора как следует признаться во всём! Я — Бэтмен!
Голос сменился заранее записанными аплодисментами, и Бэтмен выскочил на сцену.
Пингвин на целых десять секунд забыл о еде.
Костюм Бэтмена был голубым. Нереально голубым. Таким голубым, что стереотипно ясное небо казалось тусклым пятнышком. Он сиял голубизной, гордился ею, и единственным исключением сделал массивный золотой пояс, опоясывающий бёдра и без всякого стеснения опускающий к промежности золотой гульфик. Другим не-голубым пятном стали скрывающиеся под этим гульфиком чёрные трусы, натянутые прямо на костюм.
Вверху лучше не стало: на груди отпечатывалась отчётливо неестественная маскулатура, шею украшала цепочка с изображением мультяшной летучей мыши, а уши на маске были почти кошачьими.
Но самое главное — Брюс Уэйн выглядел так, будто гордился этим костюмом. Он выставил вперёд ногу, выпятил грудь (отчего рисунок маскулатуры вздулся до совсем идиотских размеров) и с широкой улыбкой смотрел в затихшую от гаммы чувств толпу.
— Я Бэтмен! — повторил он. — Днём я сплю в пещере головой вниз, а ночью вылетаю сражаться с преступностью!
Брюс подхватил полы такого же голубого плаща и замахал ими, одновременно неуклюже запрыгав. Кажется, это должно было означать полёт.
— И я никогда не устаю, потому что преступность не устаёт! — даже голос его был невероятно фальшивым, словно сошёл с экрана паршивого фильмеца о супергероях. — У меня невероятно много врагов, и каждый день они только прибавляются! Вот, например, человек-тряпичная кукла!
Брюс вынул из кармана костюма натуральную тряпичную куклу и помахал ею.
— Или же человек-кактус! Или человек-специи! Или… ох, это мой самый страшный враг! — Брюс, извлекая названные куклы, последней достал ярко-красную куклу пожарного гидранта и сделал комически испуганное лицо. — Человек-гидрант!
Он приблизил куклу к щеке, посмотрел вместе с нею на зрителей и заговорил, коверкая голос:
— Я создам особый газ, который заставит хозяев собак убирать за своими питомцами!
— Ох! — Брюс в ужасе уставился на куклу. — Но ведь тогда у мусорщиков будет меньше работы! Им будут меньше платить! Они устроят забастовку! Улицы в мусоре, коллапс экономики, крах общества! Нет, человек-гидрант, я остановлю тебя!
И он начал мутузить куклу, причём та в ответ стала мутузить его — и попадала куда чаще. В зале начали похохатывать, всё сильнее и сильнее, и даже Пингвин почувствовал, как его губы расползаются в улыбке — настолько клоунски вёл себя Брюс, настолько дикими были его ужимки и прыжки.
Ну нет. Он не может быть Бэтменом. Единственное, в чём сходились все — Бэтмен должен быть кто-то из богатых людей, из высшего общества в целом. Бедняки не могут позволить себе такой костюм, такие игрушки, такое умение драться. И он всегда был серьёзен, а серьёзные богатые люди терпеть не могут, когда над ними смеются. Пингвин сам прекрасно знал, как в такие моменты хочется убить шутника, чтоб заткнулся навеки. И даже если такие люди позволяли какие-то самокритичные шутки, то очень выверенные, нисколько не обидные и скорее возвышающие.