Новый синьор подробно и обстоятельно объясняет, как выбраться на Альта Вию. По поводу же приюта заявляет: это, мол, над тобой кто-то пошутил. Приют-то здесь, конечно, был. Много лет назад. А сейчас – нет здесь никакого приюта. Оставь надежду, всяк сюда входящий!..
Моё мнение об итальянцах, человечестве в целом, горах, пешеходном туризме, а равно и о самом себе – ухудшается прямо на глазах. И столь же стремительно начинает темнеть. Прихожу к выводу, что идти куда-то искать ночлег – уже совсем не вариант. Принимаю стратегическое решение возвращаться на Альта Вию, раз уж я от неё в двух шагах, ложиться спать, а дальше разбираться уже утром. Что и делаю.
Вокруг тропы ни одного ровного клочка земли, заросли колючего кустарника и тучи пребольно кусающихся слепней. Или ещё какой-то дряни в этом роде. Единственным местом, пригодным для того, чтобы расстелить спальный мешок, оказывается крыша очередного дота.
Сижу в темноте на бетонном парапете господствующей над долиной огневой точки. Курю, вяло отмахиваюсь от слепней. Парадоксальным образом умудряюсь страдать одновременно от духоты и от холода. Далеко внизу уютно светятся окна домов. Очень хочется есть и почему-то ещё пулемёт.
Сон первый. Как поссорились Жан Жанович с Джованни Джузеппевичем
Мартовским днём 1796 года в гавань итальянского города Ницца заплыл небольшой корабль. С корабля сошёл господин лет двадцати семи, не красавец, но и не дурной наружности. Облачён он был в мундир генерала вооружённых сил революционной Французской республики. Сидевшие на берегу итальянцы сделали кое-какие замечания, относившиеся, впрочем, более к международному положению, чем к прибывшему господину.
– Вишь ты, такой молоденький, а уже генерал! Как думаете, побьют великие державы французов али не побьют?
– Побьют.
– А может, не побьют? Жалко ж ведь. Во Франции сейчас хорошо, там свобода, там равенство. Вот бы и нам так. А то не страна у нас, а прям карусель получается: испанцы придут – завоёвывают, австрийцы придут – завоёвывают… Ну куды итальянцу податься? Может, не побьют всё ж французов?
– Не побьют, – вмешался в беседу свежеприехавший генерал. – У меня есть план. Пункт первый: победить всех врагов. Пункт второй: освободить Италию из-под гнёта иностранного владычества. Пункт третий: там видно будет.
К столь наполеоновским планам итальянцы поначалу отнеслись скептически. Откуда ж им было знать, на что способен юный генерал Бонапарт? Австрийских оккупантов его таланты тоже застали врасплох. Опомнились они, лишь обнаружив, что Наполеон гоняет их в хвост и в гриву по всему северу Апеннинского полуострова. Итальянцев же это воодушевило настолько, что символом национального объединения и возрождения они единодушно избрали французский триколор. Только поменяли голубое его поле на зелёное, в знак того, что свобода – это хорошо, но и об экологии не мешает подумать. Дебютировал новый флаг в качестве боевого знамени состоявшего из этнических итальянцев Ломбардского легиона. Так Наполеон стал отцом вооружённых сил современной Италии. Отцом не только молодым, но и заботливым. Заметив, что солдаты его по горам бегать притомились, он премировал их всех путёвками в Египет, где лично водил на экскурсии и рассказывал, сколько именно веков назад были построены пирамиды.
Пока Наполеон был занят созданием современной египтологии, в одну из апрельских ночей 1799 года итальянцы обнаружили, что через Альпийский горный забор к ним на двор Паданской равнины лезут какие-то мрачные бородатые люди.
– Держи воров! – закричали итальянцы. – К оружию, граждане, к оружию!
– Спокойно, итальянцы, я Суворов! – сказал Александр Васильевич Суворов.
Строго говоря, император Всероссийский Павел Первый отправил его в Европу с миссией не слишком благородной: задушить Великую французскую революцию. А вместе с ней – и надежды на создание итальянского национального государства. Однако симпатичный Суворов итальянцам очень понравился. За оружие они не взялись, а вместо этого с умилением наблюдали, как русско-австрийские войска под его руководством колошматят врио Наполеона маршала Моро. По окончании же торжественной порки французов – с почестями принимали Суворова в Милане и Турине, всем своим видом выражая горячее желание немножко пожить под русской оккупацией. Когда полгода спустя князь Италийский – такой титул пожаловал Суворову Павел за тот поход – начал перелезать обратно через Альпы, итальянцы ещё долго махали ему вслед платочками. Вот только утерев невольные слезы расставания, они обнаружили, что оккупация вокруг них образовалась опять австрийская.