Несколько дней до позднего вечера Аня вкалывала с Олегом. Они наконец вышли на финал. Олегу особенно важна была Анина помощь в описании премьерного спектакля в Ла Скала с участием Шаляпина.
Владимир Игоревич не звонил, и Аня даже забеспокоилась. Когда Олег, усталый, но довольный, уехал с ворохом исписанных, правленых-переправленных листов, чтобы утром помчаться к машинистке, она взглянула на часы — уже половина двенадцатого. Поздно, Владимир Игоревич уже не позвонит… И тут же раздался звонок.
— Аня? — услышала она его голос. — Я не очень поздно? Хотя что за глупый вопрос, конечно же поздно, но вы, наверное, долго работали…
— Мы уже все завершили! — выпалила Аня радостно.
— Поздравляю. А я засиделся у ваших родителей. Мы очень подружились с вашим отцом и с мамой. Они вам кланяются. Я подумал, поглядев в окно, а не прокатиться ли нам по первому снегу к Университету, не взглянуть ли на ночную Москву?
— Конечно! — воскликнула Аня. — Жду!
Они стояли у парапета на Воробьевых горах и смотрели на Москву. Справа высилась громада трамплина для прыжков на лыжах, слева убегало шоссе к заповедной зоне когда-то правительственных вилл. Интересно, кто теперь там живет?
— Вы знаете, Аня, я тоже не терял времени даром, пока вы работали с Олегом Ивановичем.
— Да? — отозвалась она, разглядывая огромную снежинку на своей перчатке.
— Я основал журнал.
— С вами не соскучишься. Какой?
— Исторический. И даже придумал название. Хотел посоветоваться с вами, но вы были так заняты, а для получения разрешения нужно и название. Словом, «Клио».
— Гениально! — искренне восхитилась Аня.
— Арендовал помещение, заключил договор с типографией в Финляндии, с транспортниками, с реализаторами, короче — все подготовил. Нет только одного…
— Чего же?
— Главного редактора, который бы сам набирал штат, — сказал Владимир Игоревич задумчиво. — Вернее, он есть, но нет его согласия.
— Почему? Он что — идиот? Такая возможность создать новый журнал… — горячо заговорила Аня и вдруг остановилась, потому что по улыбке Владимира Игоревича все поняла, и закончила внезапно осевшим голосом: — Об этом можно только мечтать…
— Значит, вы согласны?
— И вы еще спрашиваете! — Аня импульсивно обняла его и чмокнула в щеку, но сразу же, испугавшись своего поступка, отступила на шаг, а Владимир Игоревич сделал вид, что ничего не произошло. — Конечно! — воскликнула она и сникла. — Но ведь нужно согласовать мою кандидатуру, чтобы утвердили, я даже не кандидат наук, у меня так мало печатных работ.
— Все же совковость сидит в нас удивительно крепко, — засмеялся Владимир Игоревич.
— Я сказала глупость?
— Совковость, — уточнил он. — Журнал мой, я назначаю вас — вот и все утверждение. Вы набираете штат.
— Но ведь нужны безумные деньги, и еще неизвестно, будет ли журнал рентабельным, да еще печать в Финляндии, — вдруг «задним числом» засомневалась Аня.
— Ничего, я подобрал хорошего коммерческого директора.
— Кого?
— Вашего покорного слугу. У меня есть уже опыт: наша фирма финансирует один провинциальный театр, детский дом, художественное училище. Вот теперь журнал.
— Клио, — прошептала Аня, — Клио… А можно главным художником будет Деля?
— Я же сказал — штат набираете вы. Но вы даже не спросили, где будет располагаться редакция.
— Ах, какое это имеет значение.
— А я бы хотел показать вам очаровательный особняк в старой части Москвы.
— Прямо сейчас?
— Можно прямо сейчас. И они пошли к машине.
Деля уже собиралась выйти из дому, когда позвонила из Турина Лена.
— Как ты? — спросила Лена и сразу же затараторила: — Слушай, что там с Анькой? Я две недели не могу дозвониться. Олег прислал экспресс-почтой сценарий, я хотела сказать, что они молодцы, поздравить, а дозвониться не могу.
— Анька влюбилась, — констатировала Деля.
— Что-о? — На том конце провода воцарилась тишина. — Уж не рецидив ли с Олегом?
— Все наоборот. Олег сам не может дозвониться ей. Анька пропадает целыми днями, по телефону несет восторженную ахинею и вообще.
— Кто же он?
— Я его не видела. Вроде новый русский, но не такой, как Дим Димыч, а настоящий. Понимаешь, вот штрих к его портрету: все новые русские дарят своим дамам бриллианты, а он подарил Ане журнал.
В Турине опять замолчали.
— Я знаю об этом только потому, — продолжала Деля, — что Анька забегала ко мне на полчаса и предложила должность главного художника. Ты можешь себе представить? Журнал исторический, называется «Клио», она главный редактор… Ты что-нибудь понимаешь?
— Ну а кроме журнала?
— Кроме журнала пока ничего. Анька даже рассказывать не желает. Говорит, что ничего не хочет загадывать, задумывать, анализировать. Несется по течению, как на байдарке без весла, и утверждает, что счастлива и ей ничего не нужно.
— Господи, только бы не наделала глупостей, — проворчала Лена. — А где она его нашла?
— Как я поняла из ее отрывочных восклицаний, на концерте и, между прочим, в Турине.
— Что?! — охнула Лена и мгновенно догадалась: — То-то она вернулась в тот вечер слегка сама не своя. Значит, тот брюнет с проседью.
— Так ты его знаешь? — удивилась Деля.
— Да нет же, нет! Это была случайная встреча. Не понимаю, как он ее отыскал в Москве.
— Не знаю. Ладно, подождем, пока все прояснится, — рассудительно сказала Деля.
— Делюшенька, целую тебя, Аньку встретишь — отругай, скажи, что она последний поросенок, что подруги так не поступают. Я вас всех люблю! И все же — вива Италия! — Лена повесила трубку.
Деля долго сидела в задумчивости, пытаясь ответить себе на вопрос — может ли когда-нибудь случиться так, что Аня позвонит Ленке и скажет: «А знаешь, наша Деля влюбилась!» Успокоится ли в ней тупая боль, угнездившаяся в сердце после смерти Платона?
— Завтра в Большом зале концерт симфонического оркестра. Совершенно новый коллектив, их дебют. Там в ряду вторых скрипок сидит один из любимых учеников моей жены. Не занимайте, пожалуйста, вечер, — попросил Владимир Игоревич, провожая Аню домой.
— Я думаю, придет много ваших общих знакомых. — Аня подыскивала слова. — Насколько уместно мое присутствие?
— Анечка, за три года после страшной гибели моей Тани не было ни одной женщины, с которой я счел бы уместным появляться среди наших друзей. А сегодня я прошу вас пойти со мной, потому что очень этого хочу. Друзья поймут все правильно, на то они и друзья.
В первом отделении исполнялась сюита Римского-Корсакова «Шехерезада» — вещь, когда-то очень любимая Аней, но потом из-за частого исполнения в концертах и по радио несколько приевшаяся.
В антракте Владимир Игоревич пошел за кулисы поздравить дебютанта и вернулся к Ане немного задумчивый и, как ей показалось, грустный. Они молча сделали несколько кругов по фойе, поздоровались с Листом и вернулись на свои места.
Второе отделение начиналось «Итальянским каприччио» Чайковского. При первых же тактах Аня вдруг почувствовала, что рука Владимира Игоревича легла на ее руку. Она мгновенно напряглась, а его рука едва заметно погладила ее руку, и она, подняв глаза, встретила его взгляд, серьезный и тревожный.
Аня растерянно улыбнулась ему. Он шепнул:
— Вы уверены, что мы хотим дослушать каприччио до конца?
— Совершенно не уверена, — ответила она, хотя за мгновение до этого ни о чем подобном и не помышляла.
— Тогда сбежим?
— Сбежим.
Они встали и, наклонившись и держась за руки, вышли в правую дверь.
— Господи, — прошептала Аня, — если бы кто-нибудь когда-нибудь сказал мне, что я сбегу во время исполнения из Большого зала…
Владимир Игоревич молча обнял ее.
Выглянувшая через минуту в фойе капельдинерша поджала осуждающе губы — приличные с виду люди, солидные, а вышли из зала во время исполнения да еще целуются прямо у портрета Листа!