Без сомнения грешник, Иуда, тем не менее, предстает беспомощным супротив тех, кто грешит супротив него. Его родители, Рувим и Циборея, напоминают Лая и Иокасту — отца и мать, которые столь страшились своего ребенка, несущего разрушение, что также отказались от своего младенца. Хотя в книге Иакова Ворагинского родители не оставляют Иуду раненым на горе, а спускают, как Моисея, в корзине на воду. И если евреев по «кровавому навету» обвиняли в ритуальных детоубийствах, то Иуда из «Золотой легенды» сам предстает жертвой попытки детоубийства своими биологическими родителями. А когда младенец Иуда приплывает к острову Скариот, обретая таким образом свое родовое имя, нищий подкидыш получает шанс сделаться принцем благодаря фиктивному отцовству; поскольку только принцесса знает его истинное происхождение и историю его усыновления. Как и в «Арабском Евангелии детства Спасителя», мальчик очень скоро начинает проявлять свое злонравие, что ставит его в один ряд с братоубийцей Каином. Однако в предании содержится намек и на предательский сговор. Ведь на Скариоте его приемная мачеха, ради того, чтобы заиметь наследника престола, инсценирует ложную беременность, обманывая своего супруга и весь свой народ, да и самого мальчика Иуду относительно его происхождения.
К тому же, убийство Иудой истинного наследника влечет за собой не только его изгнание, как в случае с Каином, но и его возвращение в свой родной город, Иерусалим, и поступление на службу к человеку схожего темперамента: он становится «правой рукой» Пилата и (предсказуемо для некоторых читателей!) своего рода «законником». По логике сюжета затем должна была бы состояться встреча Иуды с Иисусом и Его апостолами. Но вместо того в версии Иакова Ворагинского, как и во многих других, следует отцеубийство и инцест, и оба эти феха, очевидно заслуживающие порицания, как ни странно, вызывают у читателя сочувствие, поскольку посыл к ним исходит от Пилата. Именно Пилат — намек на Еву, — заприметив запретный плод в саду рядом с его дворцом, поручает Иуде достать его: обуреваемый вожделением Пилат посылает Иуду в сад Рувима. Тот видит, как Иуда срывает яблоко; между ними завязывается перебранка, в которой Иуда убивает своего родного отца. Пилат также женит вдову Рувима на Иуде — мать на сыне. После того, как Пилат отдает всю собственность Рувима, включая его жену, Иуде, причитающая в смятении Циборея рассказывает новому мужу всю свою историю, из которой Иуда и узнает, что «взял в жены свою мать и убил своего отца». Иуда испытывает раскаяние, и именно в этот момент он обращается «к нашему Господу Иисусу Христу».[175] Оказавшийся жертвой чужого манипулирования, мучающийся угрызениями совести Иуда не может не вызывать сострадания у читателей: прежде всего, он ищет прощения за чреду преступлений, на которые его обрекли те, кто имел над ним власть. Как и его мать-жена, Иуда — вернувшийся в Иерусалим, как «часть даннической платы» —дар или пошлина, если угодно, — выступает пассивным объектом обмена между власть предержащими. Таким образом, он — против своей воли и желания — оказался «предан» братоубийству, отцеубийству и кровосмесительному браку. Как бы там ни было, Иисус, без сомнения, простил Иуду — ведь Он взял его в ученики, зная о его отцеубийстве и инцесте.
175
И все же демонический и обреченный Иуды сосуществовали не только с античности до Нового времени, но и позднее, и даже в двадцатом столетии. И «Персиковое дерево» Денизы Левертов (в части «На процессе Эйхмана»), и «Легенда об одноглазом человеке» Энн Секстон развивают мотивы «Золотой легенды».