— Это я не помню, — Берендей отмахнулся. — Он рассказал мне про чудесный сад Гесперид, где растут золотые яблоки, продлевающие жизнь и возвращающие молодость.
— Если царевичи туда поедут они и через десять лет не вернуться, ведь это край земли, — прогудел воевода.
— Я их на край земли не посылаю, пусть к Руфику отправляются.
— Это слухи о его саде ходят, — осторожно заметил казначей. — Никто его в глаза не видел.
— Вот это и странно. — Царь водрузил на голову корону. — Он в молодости с варягами по южным морям мотался, пиратствовал. Дерева я не видел, но когда гостил у него в царстве с дружеским визитом, он выпил и похвалялся, что видел деревья с золотыми плодами, даже съел несколько и пару саженцев домой прихватил.
— И? — заинтересовался воевода.
— Больше ничего не успел сказать, опрокинул кубок с медовухой и уткнулся лицом в жареных рябчиков. Утром, когда я спросил его про молодильные золотые яблоки, он от разговора ушел и смеялся, что я в такие байки верю. — Берендей, вздыхая, забрался в кресло.
— Значит, есть у него молодильные яблоки, — заключил Дубылом. — Он мой одногодка, а выглядит как огурец.
— И я того же мнения, — кивнул головой Берендей, поправляя корону.
— Да, такими яблочками не поторгуешь, — задумчиво протянул Копейкин.
— Почему? — спросил воевода.
— А ты представь, если все бессмертными станут?
— И что?
— Сожрут все, если умирать перестанут. Инфляция начнется и политический кризис.
— Смотря за какую цену продавать.
— Сказки это, — объявил шут.
— Сказка ложь, да в ней намек. Пошлю сынов и проверим, заодно и наследника определим.
Митрофанушка высунул язык и насмешливо посмотрел на Берендея. Царь смущенно отвернулся.
— Зачем тебе наследник, если молодым стать собираешься? — спросил Митрофанушка.
— Пшел вон, дурак, — рявкнул Берендей.
Митрофанушка не пошевелился.
— Вечером сыновьям волю объявлю. Ты, Копейкин, им суточные рассчитай, а ты, Дубылом, с амуницией вопрос реши. Пусть берут, что хотят. Дорога не близкая.
— Камнеметные машины мы разобрали, — пробасил воевода.
— Думаю, что они им не понадобятся. Все зависит от их сыновней любви и смекалки. На этом и порешим, — Берендей хлопнул ладонями по подлокотникам кресла.
Совет дружно поднялся и мешая друг другу, стал пихаться в дверях.
— Митрофанушка, ты задержись, — ласково приказал царь.
Шут толкнул Копейкина в спину, помогая выйти первым, повернулся к Берендею.
— Слушаю, батюшка?
Берендей дождался, когда двери закроются и спросил:
— Как думаешь, шут, стоит ли, Иванушку с братьями старшими посылать?
— Он твой сын, следовательно — имеет право на царство.
— Молод он, — Берендей тяжело вздохнул.
— В самый раз, молодому соколику все курочки — Рябы.
— Смеются над ним, говорят…
— Все лучшее, что говорят о старших…
— Вас, дураков не переспоришь. Под твоим влиянием, он превращается в еще одного шута горохового.
— Батюшка, шут не профессия, а призвание, талант от Бога дается, как и царствование, — Митрофанушка лукаво усмехнулся.
— Нашел с чем сравнивать, — нахмурился Берендей. — Ты мне лучше скажи, зачем он крылья сделал? Ты научил?
— Батюшка! — закричал Митрофанушка. — Сам ничего не ведал, ни сном, ни духом. Говорит, что летать хотел, аки птица.
— Птица, — фыркнул Берендей. — Как Икар, сиганул, всем на смех и мне позор в бороду, с крыши кремля. Хорошо, что ногой сломанной отделался, а не головой. Как нога?
— Уже ходит, батюшка, на молодых быстро заживает.
— Это за неделю? — Берендей удивленно покачал головой.
— Матушка хорошим здоровьем наградила, — Митрофанушка прикусил язык, чувствуя, что сказал лишнее.
— Ты его рядом с матушкой и близко не поминай.
— Так кто ж виноват, что во время родов померла, — стал оправдаться шут.
— Вот он и виноват.
— Дитя малое? Ты, батюшка, знаешь, как царица хотела родить тебе наследника.
— Молчи, шут!
— Нет вины Ивана, что он так на мать похож.
— Чем же еще он похож? — взъярился Берендей.
— Всем, по уму в матушку.
— Он что, ворожить умеет? — закричал Берендей.
— Не думаю, — шут пожал плечами.
— А ты думай, когда болтаешь языком. Пшел вон, дурак!
— Благодарствую, батюшка, — Митрофанушка, звякая колокольцами, медленно пошел к двери.
— Сколько дурака не учи, а все одно — свое на уме, — проворчал за спиной Берендей.
Митрофанушка съехал вниз, по широким деревянным перилам лестницы, прошмыгнул, через посольские приемные палаты, стены которой были завешены трофейными флажками и знаменами, длинным полутемным коридором дошел до кухни. Замер, принюхиваясь, около дверей, из-за которых тянуло наваристыми щами и мясной поджаркой.