Очень скоро стал царь-батюшка замечать, что дочь его любимая, Марьюшка, почти ничего не ест и худеет все день ото дня. Стал он ее выспрашивать, отчего это так.
- Ах, батюшка, - отвечает Марья, - не нравится мне больше наш повар-хранцуз. И фуагра энта евойная не нравится. Вот кабы мне еще разочек тех пирогов отведать, что Авдотья Степановна печет, - счастливей всех на свете я была бы.
Царь-то, конечно, прежде дочке своей сроду ни в чем не отказывал, а уж в такой-то малости и подавно не мог отказать. Велел он тотчас карету снарядить да Авдотью Степановну из деревни в столицу выписать.
Как подкатила царская карета с гербами к Авдотьину крыльцу - так кумушки соседские ажно языки попроглотили. Сама же Степановна в платье свое модное нарядилась, корзинку со свежими пирогами прихватила, вышла да важно, ни на кого не глядя, в карету ту золоченую уселась и прямо к столице направилась.
Сама царевна навстречу ей к воротам кинулась. И царь-батюшка за Марьей следом поспешил. Очень уж ему увидеть хотелось, что же там за чудо-кухарка такая, что надменная дочка его самолично встречать ее удостоила.
Распахнул кучер дверцу, руку подал, и выходит из кареты - какая там кухарка! - важная да статная дама, и с таким уж царственным видом она государю своему кивнула да корзинку подала, точно даром каким невиданным и драгоценным его одаривала.
А уж когда за стол сели, да отведал царь пирогов тех знаменитых, так и понял он сразу, о чем дочка его говорила.
- Я, - говорит, - теперь тоже никакой фуагры хранцузской не желаю. Эх, вот ежели б кажный день таких пирогов кушать - от тогда был бы я царь...
- Что ты, - засмеялась Авдотья Степановна, - царь-батюшка! Да ить ежели кажный день одно и то же кушать, так и вкуснейшее из блюд оскому набьет. А давайте-ка я лучше к завтрему вареничков вам налеплю? С картошечкой? Маслицем их полить, да в сметану обмакнуть - самое оно для царского стола будет.
Царь слюнки сглотнул и спрашивает:
- А... а послезавтра?
- А послезавтра блинков....
- А потом?
- А потом, уж не обессудь, царь-батюшка, пора мне и честь знать. Надобно мне в деревню возвращаться - вдовий век свой вековать.
Призадумался тут царь. Иной всякой бабе деревенской он бы просто велел идти на кухню свою служить... а тут вот не выходит как-то. Да какая ж из нее кухарка? Вона - какая статная да важная - куда там тем княгиням!
Вечером стал царь государственные дела решать. Прибыли ко двору купцы заморские. У них за морем пшеница не уродилась - хлеба в стране не стало. Так и прибыли они просить увеличить торговые поставки. Царь, конечно, радостно потирая руки, призвал к себе своих министров:
- Расширяем, - говорит, - экспорт. Заморянам пшеница наша оченно надобна - хоть втридорога продавать могём! То-то казна пополнится!
- Да как же, - всплеснул руками министр сельского хозяйства, - у нас-то ить тоже пшеницы неурожай нонеча! Коли заморянам ее продадим - так самим хлеб ржаной, черный есть придется.
- Да шанс-то какой! - возразил министр торговли. - Когда-то они к нам еще обратятся!
Авдотья Степановна, за какой-то надобностью рядом случившаяся, слушала-слушала, как мужи государственные спорят, да и решилась наконец влезть:
- А вы бы, - говорит, - заморянам-то рожь бы и продавали. У них, за морем, сроду она не росла небось. Вот пущай нашего хлебца черного и попробуют...
Зашипели тут на Степановну разом все министры: чего, мол, глупая баба, в разговоры государственные суешься? Где, мол, это видано, чтобы черный хлеб на экспорт поставлять? Иди, мол, на кухню - делом займись...
Усмехнулась Степановна, и в самом деле на кухню отправилась - государственные дела решать.
На ужин, к разносолам всяческим, подали купцам заморским свежайший, хрустящий черный хлеб.
- А вот, попробуйте, гостюшки, - приговаривала Степановна, - к царскому-то столу у нас только такой хлеб и подают. Полезный он, знаете, диетический...
Заморяне, не понимая ни слова, кивали и пробовали экзотическое кушанье...
Назавтра царь, любовно поглаживая договор об экспортных поставках ржи, с нежностью поглядывал на Авдотью Степановну.
- Какая женщина... - бормотал он. - Одна всех моих министров разом стоит...
- А ты бы, пап, - посоветовала Марья, - женился б на ней. А что? Ты у нас еще хоть куда жених!
- Да я-то, конечно, хоть куда... да вот... можно ли?
- А что? Царю все можно!
- Да ведь государство-то! Царица все ж - дело нешутейное...
- А ты, пап, не сумлевайся. Уж ежели она с домом да с хозяйством справляется - это, вишь ли, наука непростая, я-то знаю, - так уж с государством-то всяко управится! И в делах разных важных тебе подмога будет, и пирогов да вареников наедимся... - Марья-то вроде как и в шутку говорила, однако ж царю ее слова в душу запали.
"А что? - думает, - ить и впрямь я жених еще - вполне даже ничего себе!"
Стал он за Авдотьей Степановной ухаживать всячески. То цветочков из сада ей преподнесет, то ручку поцелует. Степановна, правда, женщиной была строгих правил, и вольностей не терпела.
- Чтой-то вы, - говорит, - царь-батюшка, раздухарились? Я, между прочим, женщина честная!
- Что вы, что вы, Авдотья свет Степановна! - оправдывался царь, - ить я с самолучшими намереньями!
- Лучшими - не лучшими, - сурово отвечала достойная вдова, - а ежели вы мне еще раз ручку поцелуете, принуждена я буду уйтить от вас, оскорбленная. Али женитесь ужо - тогда и целуйте себе на здоровьице. Хоть ручку, хоть щечку.
Так вот и сговорились царь со вдовицей. Ну, на свадьбу, конечно, пир горой закатили, всю деревню Авдотьину на тот пир пригласили, Ивана с Василием на почетных местах усадили. И стала Степановна царицей.
История пятая - Про Змея Горыныча
Прибыли однажды к царскому двору из соседнего королевства послы с дипломатической миссией. Да как прибыли - так прямо в ножки царю и хлопнулись.
- Не откажи, государь великий, в спасении! Не погуби страну нашу! Сам знаешь - мы тебе всегда военную помощь оказывали, когда надо, и вообще, и государствами дружили всю дорогу... не откажи!
- Ну ладно, ладно уж вам... - замахал руками царь. - Чего надо-то?
- Великое несчастье постигло нас... прилетело к нам чудище крылатое, трехголовое, огнедышащее - Змей Горыныч. Спалил он половину полей наших и половину городов, и дани себе потребовал - чтобы кажный день приводили ему на съедение девицу, невинную и прекрасную. А ежели не приведем когда, грозил и оставшиеся поля и города пожечь... нечего нам было делать - стали отдавать дочерей своих юных жестокому змею. Почти цельный год супостата терпели, три сотни девиц на пожрание ему отдали... только он, подлец, взялся все равно наши поля остатние разорять. Собрался тогда народ всем миром и пошли змея бить. Явились к нему спящему и - ну головы ненавистные рубить! Только тут такая незадача со змеем вышла: у него, как голову ни срубишь, на прежнем месте две новых головы произрастают... в опчем, был у нас змей трехголовый, а стал шестиголовый... да еще больше озлел только. И объявил нам тогда, что за глупость свою будем мы наказаны: не желает он больше наших дочерей простых, а желает теперь по-настоящему полакомиться. Дал он нам неделю сроку, а к исходу недели велел привести ему к ужину девицу - юную, прекрасную, невинную, и, заметьте себе, царских непременно кровей...
- Ага... - задумался царь. - И в самом деле, беда. Ну, а от меня-то вы какой-такой помощи хотите?
- Так ведь... государь великий, из всех соседних царей да королей только у тебя одного дочка есть незамужняя... юная, значится... и все такое.