Тут Афоня почувствовал, что промёрз до костей, и заторопился в тёплую избу.
— Что там подеялось?
— Вои князя Шуйского приехали из Владимира, видать, хотят втихаря накрыть Ивана Бельского.
— Нам-то что от того, Бельские или Шуйские будут возле великого князя? Хрен редьки не слаще. Спи и ни о чём не думай.
Впереди воинов, явившихся из Владимира, ехали молодой князь Пётр Шуйский — сын Ивана Васильевича и его друг воевода Иван Большой Шереметев. В Кремле никто не препятствовал прибывшим — заговорщики своевременно сняли стражу. Расположившись в Кремле, стали думать, что делать дальше.
— Первым надо захватить Ивана Бельского, — приказал Пётр Шуйский.
Так было велено ему отцом, оставшимся во Владимире по случаю недомогания.
Незадолго до рассвета воины окружили двор Ивана Фёдоровича Бельского. Истошный крик воротника взорвал тишину. Пробудившиеся слуги бестолково заметались по комнатам и сеням.
Боярин, едва очнувшись ото сна, тотчас же понял: пришла беда. В одном нижнем белье метнулся он к лестнице, ведущей на чердак. Здесь было морозно, пахло старым хламом. Бельский забрался в большой сундук с тряпьём, закрылся крышкой:.
Крики избиваемых слуг, треск ломаемой мебели, звон оружия доносились снизу.
— Не мог же он сквозь землю провалиться! Ищите по всему дому! — Иван Фёдорович по голосу узнал Петра Шуйского.
Лестница, ведущая на чердак, застонала под тяжестью ног. Крышка сундука откинута, остриё меча оцарапало плечо воеводы.
— Да тут кто-то есть! А ну вылазь!
Бельский выбрался из укрытия.
— Ведите его на Казённый двор, а как рассветёт, отправьте туда, откуда прибыл.
— Братца его брать будем?
— Дмитрия Фёдоровича не тронь — наш человек. Теперь дружков Ивана Бельского — Петра Щенятева и Ивана Хабарова схватить надобно.
Воеводу Ивана Ивановича Хабарова мятежники застали дома. С мечом в руке он выскочил во двор, но был сбит с ног, связан и посажен в погреб под палатами одного из сторонников Шуйских, казначея Фомы Головина, родственника Ивана Третьяка.
А вот Пётр Щенятев успел незамеченным ускользнуть из дома и решил укрыться в великокняжеском дворце. Ваня был разбужен его истошными криками:
— Государь! Злые вороги напали на верных твоих слуг! Боярин Иван Фёдорович Бельский да воевода Иван Иванович Хабаров схвачены мятежниками. Мне же чудом удалось вырваться из их рук, но они идут следом. Умоляю, спаси меня!
Ваня сидел на кровати в одном нижнем белье, взволнованный и перепуганный ночным происшествием. Дрожь сотрясала его тело. Кто преследует Петра Щенятева? Как он может защитить его от неведомых врагов? Мальчик соскочил с кровати, выглянул в окно: до света ещё не скоро. Но что это там мелькнуло? Кажется, огонёк, а вон ещё и ещё. Неизвестные люди с факелами в руках окружают великокняжеский дворец. Что же делать?
Пётр Щенятев стоит на коленях перед ним, одиннадцатилетним государем всея Руси, перепуганным, растерянным. Сознание собственного бессилия не менее ужасно, чем страх.
Но вот двери опочивальни с треском распахнулись, и мятежники оказались лицом к лицу с великим князем.
— Что вам нужно? — звонким голосом закричал мальчик.
Никто не ответил ему. При виде Петра Щенятева толпа разразилась дикими воплями:
— Вот он, дружок Ивана Бельского!
— Ишь, собака, в покоях государя удумал от нас укрыться!
— Бей его!
Петра Щенятева схватили и через задние двери опочивальни поволокли на улицу. В выстуженной, задымлённой факелами палате никого не осталось. Мальчик возвратился к постели и, уткнувшись в подушку, разрыдался.
Но что это? В сенях вновь загалдели люди, и в сопровождении десятка слуг в опочивальню вошёл запыхавшийся митрополит Иоасаф.
— Государь! Великое бесчестье творят людишки Шуйских моему священному сану; окружив митрополичье подворье, вопли богопротивные испускают, каменьями окна побивают.
Следом за митрополитом в палату ворвались мятежники.
— И этот черноклобучник туда же — под крылышко великого князя!
— Пригрелись у него за пазухой две змеи подколодные!
— Одна белая, другая — чёрная!
Кто-то громко рассмеялся. Дюжий верзила пытался ухватить митрополита за мантию. Монахи, плотным кольцом окружив Иоасафа, медленно отступали к дверям.
Палата вновь опустела. Государь в изнеможении повалился на постель. Слёзы неудержимо лились из его глаз. Это были слёзы отчаяния, одиночества, бессилия, лютой злобы.
Удостоверившись, что юный великий князь не может защитить его, Иоасаф, сопровождаемый слугами и толпой мятежников, решил податься на подворье Троицкого монастыря. Будучи игуменом этой обители, он, приезжая в Москву, всегда останавливался здесь. Троицкое подворье казалось ему более надёжным местом, чем митрополичий двор, откуда почти все слуги разбежались в самом начале мятежа.
На крыльце Иоасафа встретил его преемник на посту игумена Троицкого монастыря Алексий — высокий благообразный старик с громовым голосом.
— Стойте, нечестивые! — закричал он мятежникам, ворвавшимся на подворье вслед за митрополитом и его слугами. — Да как вы смеете творить бесчестие первосвятителю?
При звуках его голоса толпа на минуту притихла, потом заревела пуще прежнего, потому что в это время к ней присоединялись дети боярские, специально посланные Шуйскими с наказом низложить митрополита Иоасафа.
Фома Головин незаметно ухватил его за мантию и потянул на себя. Иоасаф повалился на землю. Слуги попытались было поднять его, но толпа оттеснила их и принялась топтать хилого старца.
— Стойте, стойте, нечестивые! — тщетно взывал игумен Алексий — Умоляю тебя, Сергий-чудотворец, метни стрелы огненные в зверей диких, спаси верного слугу твоего Иоасафа!
Эти слова, произнесённые громовым голосом, на мгновение остановили толпу. Подоспевший Дмитрий Палецкий подхватил митрополита, отнёс его в палату.
Через несколько дней Иоасаф был сослан в Кирилло-Белозерский монастырь, а Иван Кубенский был пожалован боярством.
ГЛАВА 13
Итак, митрополит Иоасаф пал. Однако церковь не может быть без духовного пастыря. Кто более других достоин митрополии — тверской епископ Акакий[58], игумен Троицкого монастыря Алексий или архиепископ новгородский Макарий? Добивающихся высокого сана много, но избран будет кто-то один.
В начале марта 1542 года возок новгородского архиепископа бодро скользил по направлению к Москве. День был солнечный, ясный. Лёгкий ночной морозец сковал поверхность снега, сделав её удобной для езды. Макарий, сидя в возке, зорко всматривался в приметы весны. На придорожных деревьях уже заблестели почки, это под тёплыми солнечными лучами растаяла смола, защищающая от морозов нежные зачатки листочков. Чёрная колея дороги лоснилась влагой.
Мысли Макария переметнулись в Москву. Ему вроде бы и жаль Иоасафа, и вместе с тем он доволен: времена нынче жестокие, а низложенный митрополит оказался слабым, потому пользы от него юному великому князю и государству Русскому было мало. Ежели с Божьей помощью он, Макарий, станет митрополитом, то прежде всего постарается ослабить строптивое боярство и возвеличить государя. Ещё покойный Иосиф Волоцкий страстно убеждал людей в божественном происхождении великокняжеской власти.
«Царь естеством подобен есть всем человекам, властию же подобен вышнему Богу, ибо сам Бог посадил его в себе место и суд и милость передал ему и церковное и монастырское и всего православного государства и всея Русской земли. Суд царя никем не посуждается»-так писал Иосиф Волоцкий.
«А почему бы нынешнему государю, — думает Макарий, — не принять, подобно Владимиру Мономаху, царский титул? Это сразу возвеличило бы его в глазах людей, возвысило бы над строптивым боярством. Лишь государство с сильной единодержавной властью способно успешно противостоять ворогам, создавать бесценные творения».
58