Две седмицы бродил отец Андриан по торгу, но ни Кудеяра, ни Олексы не повстречал. Распрощавшись с Василием Михайловичем Тучковым, с дружным Афониным семейством, он направился в Суздаль.
В день отроков Анания, Азария и Мисаила[82] в Суздале шло пещное действо[83]. Со вниманием смотрели люди на то, как в печь заходят трое, юношей, а с крыши церкви к ним слетает ангел и спасает их от пламени, производимого посредством пороха «халдейцами». Наряженные в шутовское платье парни бегали вокруг печи, веселя зевак шутками.
Помолившись в храме Покровского монастыря, отец Андриан направился было к выходу, чтобы разыскать келью Соломонии, но, увидев в притворе[84] гроб в окружении монахинь, с бьющимся сердцем направился к нему. В гробу покоилась Соломония.
«Не успел отыскать Кудеяра! А она — так и не дождалась сына. Прости меня, Боже, за то, что я стал невольным их разлучником, что я не удержал Кудеяра от мести».
Евфимия — жена Шемячича — рассказывала:
— Вчера она скончалась: вышла из церкви после службы и повалилась на снег. Я подбежала к ней и слышу щепот: «Где же ты, сын мой, несказанно любимый?» В последние дни она больно по нём убивалась, плакала. С этими словами Софьюшка и дух испустила. Таифа с Меликеей отнесли её в келью. Завтра земле предадим. Чувствую, и мне пора следом за ней.
Отец Андриан вышел из храма. В небе стыла луна, осыпая мир голубой пылью. Морозный воздух перехватил дыхание. Вспомнилось, что старики наставляют молодых в этот день топить печь так, чтобы тепла хватило на два дня. Полновластной хозяйкой явилась на Русь зима, и всё оцепенело от её холодного дыхания — деревья, реки, стога сена… И невольно закрадывается в душу сомнение: грядёт ли весна?
ГЛАВА 19
Нечасто бывает Макарий в покоях государя, всецело занят он церковными делами, спешит завершить Великие Четьи-Минеи, Степенную книгу, да и иных задумок у него немало. Но хоть и редко бывает митрополит, у великого князя, однако досконально ведает, чем он занимается. Незаметно в окружении юноши оказались люди, близкие к Макарию. Это прежде всего боярин Фёдор Семёнович Воронцов, младший брат Михаила Семёновича, дружившего с Михаилом Львовичем Глинским и недавно почившего. Фёдор Семёнович в качестве посла повидал немало стран. Приближены к государю и седобородые братья Морозовы-Поплевины-Иван Григорьевич да Василий Григорьевич. Ещё в бытность деда нынешнего великого князя начали они службу при дворе, за спиной каждого из них немало боевых походов, посольских дел. Верная служба братьев Морозовых-Поплевиных была отмечена покойным Василием Ивановичем — оба они получили чин окольничего, стали боярами.
Воронцов высок станом, круглолиц, остроумен, беседовать с ним одно удовольствие. Вот и сегодня государь внимательно слушает рассказ Фёдора Семёновича о том, как он правил посольство в турецкую землю.
— Великий князь Василий Иванович послал меня в Царьград для своего государева дела к турецкому султану Сулейману. И пошли мы на Рыльск, а из Рыльска на Азак[85]. Путь к Азаку через литовские земли хоть и длиннее, зато менее опасен, нежели путь степью по причине разбоев, производимых в степях азакскими казаками. Снег был таким глубоким, что кони проваливались в нём по брюхо, поэтому нам пришлось до Донца идти пешком, а государеву казну и свой запасишко везти на салазках. В начале апреля вышли к Донцу, Льда на реке уже не было, и я велел делать суда, на которых нам надлежало идти водяным путём до Азака. Через неделю суда были готовы к отплытию. Когда до Азака оставалось три дня пути, я послал к азакскому диздару[86] трёх казаков с наказом сказать ему, что я иду от великого князя к Сулейману. И азакский диздар прислал мне встречу на Оксайское устье[87] двух человек в приставы да толмача. За шесть вёрст до Азака нас встретили человек с тридцать, присланных диздаром для нашего бережения. А за две версты до Азака ждали нас аги янычарские[88], было их более двухсот человек. И в те поры в городе из пушек стреляли, в набат били и в сурны играли. У судового пристанища на мосту встретил нас азакский диздар, приказные турецкого султана и жители города. Когда мы сошли с судна на берег, диздар взял меня под руку и проводил через городские ворота к подворью.
— А велика ли, Фёдор, крепость Азак?
— Крепость Азак велика, в ней собираются купцы из разных стран. Тут турки и татары проводят торг с московскими купцами, выменивают у них меха на шёлковые и шерстяные материи и драгоценные каменья.
— А трудно ли отнять этот город у турок?
— Забрать Азак у турок легко, да удержать трудно: далеко он от Москвы и на всём пути по Дону между Москвою и Азаком нет больших городов, которые служили бы опорой для твоего, государь, войска.
— Выходит, надобно строить на Дону русские города?
— Города эти очень необходимы, государь, для одоления Дикого поля, где ныне хозяйничает немало татей.
— Что же было дальше, Фёдор?
— Когда вышли мы из Азака к Кафе, азакский диздар проводил меня до корабля и корм на путь дал. На судах одолели Сурожское море[89], а как стали подходить к Кафе, в городе стреляли из пушек, в набат били и в сурны играли.
— А Кафа велика ли?
— Обширен и многолюден этот город, много в нём мечетей с минаретами, где неверные молятся своему богу. Со всех сторон окружён он крепкой стеной со множеством башен, а внутри стен огромное торжище, куда съезжаются купцы со всего света. Оттуда поплыли мы в Царьград. Когда пришли к месту и корабль наш встал у пристанища, к нам явился султанов толмач, а на берегу встречали конные и пешие нарядные аги янычарские. На той же неделе в субботу приехал ко мне толмач от султана, а с ним янычарские головы и сказали: «Велено тебе прибыть на султанов двор, Сулейману ударить челом. А у государя тебе сегодня не есть, потому что у нас едят мясную еду, а вы нынче говеете. Рыбы же здесь мало». И вот пошли мы на Сулейманов двор. У ворот встретили нас многие люди пешие, а когда вошли в палату, в которой сидят паши и приказные люди, то все они встали. Главный паша спросил: «С каким делом пришёл ты от своего государя к нашему государю султану?» Я сказал: «Прислал государь мой великий князь всея Руси Василий Иванович к брату своему, Сулейману, грамоту, и то дело писано в грамоте». Паша спросил: «Кроме грамоты приказ с тобой иной какой и поминки есть ли, и какие поминки?» Я ответил, что со мной кроме грамоты приказа никоторого нет; всё писано в грамоте, а поминки от государя нашего к Сулейман-султану — сорок соболей, да рыбий зуб[90], да кречет. Паша спросил ещё, давно ли я пошёл от своего господина из Москвы. Я сказал: «Как государь мой меня отпустил к брату своему, Сулейман-султану, прошло уже восемь месяцев». А как явился я к султану и челом ударил, взяли меня его ближние люди под руки и подвели к Сулеймановой руке. А после того я от государя и великого князя султану поклон исправил и грамоту подал и поминки явил по государеву наказу. А поклон правил стоя, а не на коленках, и султан против этого не промолвил ни одного слова и не спросил ни о чём.
— А каков, Фёдор, турецкий султан?
— Сулейман сидел на рундуке[91], а вид у него был важный, телом толст. Под ним был тюфяк золотной. Одет Сулейман в чугу[92] камчату, золотную по лазоревой земле, да на голове чалма.
— Много удивительного видят наши послы — разные страны и народы, моря и горные вершины. Хотелось бы и мне самому всё это повидать!
— Ты прав, государь, много диковинного есть на белом свете. Будучи в Царьграде, довелось мне наблюдать удивительное чудо, совершённое на глазах толпы кудесником. Получив от людей самое обыкновенное яблоко, он разрезал его ножичком пополам, извлёк зёрнышко и посадил во влажную землю. Затем покрыл посеянное зерно маленькой корзиночкой и стал играть на дудке. Когда же он поднял корзинку, то оказалось, что под ней появился нежный росток. Кудесник покрыл его корзинкой и, играя на дудке, стал скакать вокруг. Снова подняв корзинку, он показал нам яблоньку, которая своей вершиной упиралась в покрышку. Вся яблонька была усыпана ароматными цветками. После этого принялись скакать и кривляться помощники кудесника, и на яблоньке появились плоды. Кудесник накрыл яблоньку корзинкой, чтобы эти плоды созрели, и через некоторое время раздал окружавшим его людям десяток спелых яблок. Само же деревце он вырвал из земли и поставил в воду.
83
В основе «пещного действа» — библейская легенда о трёх отроках, хорошо известная на Руси в XVI столетии. Вавилонский царь Навуходоносор был язычником и приказал как-то возвести золотого истукана высотой в шестьдесят локтей. После этого собрал всех своих вельмож, приближённых и подданных и повелел им поклониться новому золотому идолу. Как только раздались звуки труб, флейт, свирелей, арф — все пали ниц перед истуканом и воздали ему божественные почести. И только Ананий, Азарий и Мисаил— юноши-христиане не пожелали поклониться идолу и стояли прямо. Разгневанный Навуходоносор приказал бросить их в горящую печь, которую растопили в семь раз жарче, чем обычно. Отроков ввели в раскалённую пасть печи, но огонь не коснулся их, ибо они находились под покровительством ангела. Юноши вышли из огня живые и невредимые. Восхищённый преданностью вере и мужеством этих молодых людей и поражённый свершившимся чудом, Навуходоносор запретил отныне под страхом смертной казни кому бы то ни было хулить христианского Бога.
87
Устье реки Аксай, вытекающей из Дона и вновь впадающей в него. В настоящее время в устье Аксая находится станица Аксайская.