«Сейчас поговорить с ней или отложить до завтра? — размышлял Костадин. — Так или иначе, дело надо решать». Он был уверен, что Райне известны отношения Христины с Кондаревым. «Если скажет, что они зашли далеко, не буду распространяться, а просто скажу, что встретился с Христиной на мостике, и больше ничего…»
Цонка расставляла тарелки; Манол мрачно следил за ее неторопливыми движениями.
— Долго еще будете возиться?! — буркнул он, усаживаясь за стол.
На лестнице, словно выплыв из глубины, показалась старая Джупунка — тощая и долговязая, с крохотным пучком волос на голове, густо утыканным шпильками.
Следом за ней шла служанка, терпеливо выслушивая брюзжание хозяйки.
— Добрый вечер, матушка, — произнес Костадин.
— Приехал? Что ни вечер, никак вас не соберешь. Раина, ты куда делась? О боже, одним моим умом долго не проживете! Молоко убежит, беги скорей, чего ждешь? — закричала она на служанку, ставившую кастрюлю на проволочную подставку на полу.
Старуха села по другую сторону стола. Справа от нее расселась семья Манола, а напротив — Костадин и Райна.
— Разливай! — Джупунка следила за каждым движением невестки и заглядывала в каждую тарелку. — Что на винограднике, успели опрыскать? Абрикосы зреют? И об этом приходится думать. Сторожку пора побелить, а некому.
— Завтра закончим опрыскивание. Все хорошо, нет ни ржавчины, ни порчи. Абрикосов в этом году будет много, — сказал Костадин и подмигнул сестре.
— Сколько раз вам говорила, запрягите пролетку. Лошадей жалеете меня свозить. А мне опротивело ездить на почтовых, слушать ругань Мартина. Как созреют абрикосы, отвезете меня. Соберу косточки, пока их не перещелкали батраки.
— В этом году абрикосы уродились без косточек, — заметила Райна.
Старуха кольнула ее взглядом и сердито поджала тонкие бескровные губы.
Манол, выжидая, пока всем разольют по тарелкам, хмурился, теряя терпение.
— Оставь ребенка! Сто раз говорил вам не сажать его за стол. Креститесь! — сказал он и тотчас принялся за еду.
5Глядя на склонившегося над едой брата, всегда глухого к разговору за столом, на бугрящиеся возле его маленьких ушей желваки, Костадин испытывал чувство неприязни. Он никогда не любил брата, а порой и ненавидел его за холодность, надменность и коварную рассудительность. С малых лет Манол помогал отцу в лавке и корчме и после смерти старика стал хозяином в доме. В свое время старый Джупун забрал Манола из гимназии, чтобы помогать по хозяйству и собирать долги с деревенских бакалейщиков. Пока Костадин учился в коммерческом училище, брат прибрал к рукам все хозяйство. Во время каникул Костадин наравне с батраками трудился на поле; это ему было больше по душе, чем сидеть в лавке или корчме. Манол, заметив его склонность к полевым работам, возложил на него заботу о земле и обход должников. Отец умер в девятьсот пятнадцатом, и К оста дину не удалось закончить училище. Надо было помогать Манолу, да и карьера чиновника отнюдь не соблазняла Костадина. После смерти отца оба взялись за торговлю, и дела пошли ничуть не хуже, чем раньше.
Костадин не понимал брата и не доверял ему. Недоверие возникло после войны, от которой оба легко отделались. Манолу удалось пристроиться в штаб полка, а Костадина мобилизовали на службу в Добрудже, далеко от передовой. Оставшись в одиночестве, Джупунка не растерялась и припрятала огромные количества соли, керосина и сахара, связки башмаков, пряжу и зерно, а в пору голода — в девятьсот восемнадцатом году — продавала все это втридорога и дороже. Вырученные деньги они немедленно вкладывали в недвижимую собственность, ибо все дорожало не по дням, а по часам. Избежав ответственности по статье четвертой закона[8] и никем не тронутые, Джупуны остались глухи и враждебны к идеям, завладевшим умами многих вскоре после войны. Смиренные прежде мещане, мелкие чиновники, завсегдатаи корчмы ныне вовсю ругали Радославова, Фердинанда и прочих правителей, иногда с пьяным ревом затевали драки, и тогда старая Джупунка, взяв с собою дочь, уходила ночевать в самую дальнюю комнату, чтобы не слышать их криков. Костадин с Манолом проворно прибирали никелевые гроши, серебряные полулевы, засаленные зеленые ассигнации, быстро и беспощадно усмиряли буянов и за полночь приходили домой, пропахшие вином, табачным дымом и солеными огурцами.
Манол быстро врастал в послевоенный быт, Костадину же все более претила торговля, особенно в корчме. Манол издалека чуял наживу и, чем больше они богатели, тем самоувереннее и нахальнее вел себя. В последнее время он стал увлекаться бакалейными товарами и назло крупнейшему торговцу в городе Николе Хаджидраганову открыл торговлю скобяными изделиями.