Свидетельница засыпала Юру словами, одновременно ухитряясь отвечать на телефонные звонки и отдавать распоряжения сотрудникам, заглядывавшим в кабинет. Бедная Катя — ее все любили — ужасная потеря — невосполнимая — просто немыслимо — в голове не укладывается! И так далее, и тому подобное, по кругу, с новыми эпитетами и причитаниями.
— Вы говорите, Пыжову все любили. Значит, у нее было много друзей?
Инна Леонардовна как-то замялась и сказала, что о друзьях ей ничего не известно, и вообще общались они с Екатериной только на работе.
— А в чем заключалась ее работа?
Собеседница Казачинского слегка нахмурилась и снова стала нанизывать слова на слова, из которых, впрочем, вроде бы следовало, что Пыжова хорошо знала английский и сопровождала в качестве переводчицы группы англичан и американцев, приезжающих в СССР.
— Мы так ее ценили! Просто не представляю, как мы будем без нее справляться…
— Скажите, чем Пыжова занималась в последние дни? Седьмого ноября был праздник, убили ее вечером девятого.
— Седьмого числа она сопровождала на парад группу товарищей, восьмого они гуляли по Москве, а девятого утром Катя проводила их в аэропорт.
— А товарищи откуда были — из Англии или из Америки?
— Нет, из республики немцев Поволжья[9].
— То есть наши? А почему…
— Наших сотрудников нередко привлекают во время праздников, когда приезжает много гостей из республик. Вас это удивляет?
— Ну, я думал — «Интурист»… — пробормотал Казачинский, потирая мочку уха. — Скажите, в последнее время вы не замечали за Пыжовой никаких странностей? Может быть, она жаловалась на кого-то или рассказывала о навязчивых поклонниках…
— Нет, ничего такого не было.
— Что ж… Я хотел бы поговорить с людьми, которые Екатерину хорошо знали или часто общались с ней по работе.
…Часа через три, опросив десятка два человек и обегав едва ли не все комнаты представительства, Юра спустился на первый этаж, повернул не туда и оказался в буфете, который в это время был восхитительно пуст. За стойкой скучала гражданка слегка за тридцать с наколкой на высоко взбитых, подкрашенных волосах. Вокруг гражданки громоздились чаши с пирамидами апельсинов, вазы с конфетами, бутерброды с икрой и осетриной, булочки, пирожные и прочие атрибуты ее неоспоримой власти.
— Новый сотрудник? — протянула она с сомнением, скользнув взглядом по кожаной куртке Юры.
— Я из МУРа, — ответил Казачинский. — Расследую убийство переводчицы.
Он сел за стол, всем своим видом показывая, что ему начхать на буфетное изобилие (которое, разумеется, предназначалось только для сотрудников «Интуриста»), открыл записную книжку и пробежал глазами по строкам. Поразительно, но чуть ли не впервые в жизни его обаяние не помогло. Все, с кем он беседовал, были крайне вежливы, крайне предупредительны и на словах выказывали горячее желание помочь, но на деле — повторяли одни и те же общие фразы. Екатерина Пыжова была прекрасным человеком, никто никогда не желал ей зла, и никто понятия не имел, что с ней могло случиться. О личной жизни Пыжовой коллеги осведомлены не были и даже не могли сказать, кто был ее любовником — а без любовника не обошлось, в этом Казачинский был совершенно уверен. Такая видная блондинка, если судить по фотографии, просто физически не могла оставаться одна.
— Выпейте кофе, товарищ муровец, — сказала буфетчица, ставя чашку на стойку.
Юра убрал записную книжку, встал из-за стола и подошел к буфетчице.
— Вообще-то, — признался он, понизив голос, — я бы предпочел чего покрепче.
— Спиртное не продаем, — хладнокровно ответила барная фея. — Начальство запрещает. Вы кофе-то пейте, пока не остыл…
Казачинский вздохнул, взял миниатюрную кофейную чашечку с блюдца, поднес ко рту — и замер. Буфетчица тем временем привычными движениями протирала стойку. Юра понюхал кофе, озадаченно моргнул — и выпил содержимое чашки залпом. На щеках его проступил слабый румянец.
— Хороший кофе, — проговорил Казачинский с благоговением.
— Сами завариваем, — с убийственной серьезностью отозвалась буфетчица. — Вы бутербродик-то возьмите. Кофе, он такой, его всегда закусывать надо.