— А, товарищ Опалин! — заместитель сделал ударение на "о". — Наслышаны о ваших подвигах… Что ж это вы хромаете? Ранены?
— Да так… немножко… — пробормотал Опалин, смутившись. Ему не понравилось, что его фамилию произнесли неправильно, но поправлять заместителя начальника ОГПУ он не решился.
— Садитесь, товарищ.
Иван огляделся и сел на один из стульев, которые стояли в кабинете, но инстинктивно выбрал тот, который был не слишком далеко и не слишком близко от Генриха Григорьевича.
— Не буду зря тратить слов, а перейду прямо к сути. В моем лице руководство ведомства благодарит вас за проделанную работу, за храбрость, находчивость и за спасение крайне ценного и важного груза. Я слышал, ваше начальство уже нашло способ вас поощрить?
— Да, — сказал Опалин, кашлянув, — мне выписали премию и подарили часы, — он невольно бросил взгляд на новенькие часы на своем запястье.
Генрих Григорьевич, заметив этот взгляд, сухо улыбнулся. С его точки зрения, руководство уголовного розыска могло бы сделать побольше для своего импульсивного, но расторопного сотрудника. Хотя, если он был согласен довольствоваться часами и премией…
— Со своей стороны, мы хотели бы тоже сделать для вас что-нибудь, товарищ Опалин. Мы умеем ценить смелых и решительных людей. Могу даже сказать, что нигде их не ценят так, как у нас. Если у вас есть какая-нибудь просьба…
— Есть, Генрих Григорьевич, — Опалин вздохнул. — Понимаете, у меня есть друг… У него туберкулез. Прогноз не очень благоприятный, но… Врач сказал, если его отправить прямо сейчас в хороший санаторий на юге… самый лучший… В санаториях нашего ведомства с местами туговато, и нам сказали ждать, а ждать он никак не может. Вот я и подумал… Если вы можете что-то сделать…
Генрих Григорьевич недовольно шевельнул усами. Вообще-то только что он довольно прозрачно намекнул хромому юнцу, что его не прочь принять на работу на Лубянку. Отличные пайки, красивая форма, почет и страх окружа… ах, пардон, почет и уважение окружающих обеспечены. А тот говорит о каком-то своем приятеле и месте в санатории, как будто важнее этого на свете ничего нет.
— Как зовут вашего друга?
— Селиванов. Василий Селиванов, — и, видя, что хозяин кабинета взял ручку и приготовился записывать, Опалин пустился в объяснения по поводу звания Васи и того, где тот находится сейчас.
— Поможем, чем сможем, — коротко ответил Генрих Григорьевич, закончив делать пометки в своей книжечке, и все тем же изучающим, цепким взглядом посмотрел на Опалина. — Может быть, у вас есть еще какие-нибудь просьбы? Или пожелания?
— Нет. Больше ничего.
— Тогда не буду больше задерживать, — хозяин кабинета сухо улыбнулся. — Насчет вашего друга я распоряжусь.
Он кивнул, показывая, что аудиенция закончена, и Опалин, чувствуя облегчение, захромал к двери.
На вечер этого дня у него были куда более приятные планы — он купил два билета в кино, куда собирался идти с Надей, и, так как его премия позволяла пошиковать (так сказать, в пределах разумного), даже нанял такси. Но мать Нади, которая открыла дверь, стала ему доказывать, что ее дочери нет дома.
— Ее верхняя одежда висит в коридоре, — сказал Опалин, чувствуя, как от неприязни к почтенной даме у него становится сухо во рту. — Зачем вы врете?
Вера Федоровна побагровела, воинственно вскинула подбородок и позвала дочь:
— Надя! Разбирайся сама, я не нанималась выслушивать оскорбления от всяких… всяких…
Опалин сразу же увидел, что девушка одета по-домашнему и явно не собирается никуда выходить. И то, что она прятала глаза, ему инстинктивно не понравилось.
— Я взял такси, — сказал он, — поедем, как… — он чуть не сказал "буржуи", но в последний момент поправился, — как короли. И фильм, говорят, хороший. С Фэрбенксом…
— Ваня, — внезапно сказала Надя, — у нас ничего не получится. Я долго думала, как тебе сказать… Все слишком сложно. Я не могу…
— Что не можешь? Пойти со мной в кино? — Опалин начал сердиться. — Мы же договаривались…
— Да, но… Ване не понравится… Извини.
— Какому еще Ване? — машинально спросил он. И внезапно вспомнил. Ваня Катаринов, любитель марафета с синяками под глазами. Горе-художник, которого выставили из ВХУТЕМАСа. Черт возьми, ведь о нем Опалин совсем забыл.