Тут разбираться, кто прав, кто виноват, смысла нет – огонь и вода постоянно враждуют, к тому же птички явно не на свою территорию залетели…
Запал наглости у меня почти закончился, но его все же хватило, чтобы так же уверенно начать проталкиваться обратно. И тут меня заинтересовало – почему чертовы павлины не улетают?..
Ну вот, спрашивается, какое мое дело?! Только любопытство – это ж движущая сила, поэтому я повернулась, прищурилась, чтобы не ослепнуть от яркого сияния, пригляделась…
Обычно жар-птицы сражаются двумя мечами, однако у одного из парней правая рука висела неподвижно, и на его чуть вытянутом скуластом остроносом лице отражались уже знакомые мне по прошлой ночи эмоции – отчаянное упрямство и боль, которую терпят из последних сил.
И как поступить, когда внезапно потянуло вмешаться явно не в свою битву, да еще и совсем не за соседей, а за пришлых, которых терпеть не можешь?
Внезапно птицы перешли от защиты к нападению и, ранив самых настойчивых, выиграли несколько секунд. Обернулись, взмывая в небо и подхватив с собой товарища.
Табун устремился следом, ржа и подвывая от азарта.
Один из кельпи вдруг слегка притормозил и склонил красивую голову, глядя на меня. Хищный оскал на морде, по-моему, выражал ухмылку, и я расценила это как приглашение покататься… Внутренне замерев от ужаса и сама пугаясь очередного приступа наглости, я обхватила замершего коня за шею и практически чудом оказалась на нем сверху.
А потом мы поскакали… поскакали преследовать улетающих прочь огненных птиц.
Мы гнали их долго, очень долго… а те летели низко и медленно, все ниже и медленнее… потому что даже вчетвером тащить по воздуху того, кто крупнее тебя по весу, очень трудно. Конечно, была бы обычная рана – павлин давно бы уже излечился, оборотами. А раз терпит и не обращается, значит, вода в рану попала, причем не простая… Копытом водяным получил или зубки лошадиные на плече отметились. Или ножиком кто полоснул, в воде закаленным. Так что сразу обращаться нельзя, переждать нужно, если от боли орать не тянет.
Вот птиц и держался, выжидал, а товарищи его, ишака, на себе из последних сил перли…
Но и из преследователей остались в конце концов только самые настойчивые. Мой психованный черт, само собой, в том числе.
Когда же кельпи осталось всего четверо, жар-птицы вновь обернулись людьми, усталыми, выдохшимися, но настроенными дорого продать свою жизнь. А главное, упрямо не бросающими раненого друга.
Кстати, несмотря на боль и рану, тот храбро кинулся как раз на моего осла. Битву двух упертых ишаков лучше смотреть издали, поэтому я спрыгнула на землю и уселась под ближайшим деревом, наблюдать. Вмешиваться в чужой бой я не собиралась, разве что… В общем, влезу, если дело будет касаться моего придурка, а так – все честно.
Огненные мечи, черные копыта, удары, свист, ржание, стоны… И вкусная сочная малина под рукой. Я следила за боем краем глаза, а сама увлеченно собирала крупные ягоды в ладошку, чтобы потом закинуть горстями в рот. Прямо тает… сладкая! И красная, как кровь…
Кельпи явно проигрывали. Пришла пора вмешиваться, пока эта нечисть от начищения друг другу морды не перешла к убийству.
Водяная ли ты лошадь или огненный оборотень-птица, а огонь-трава не щадит никого. И заговорные слова ведьмака… и нож посеребренный… А главное, наглость – вот оно, второе счастье.
Так что я демонстративно с ленцой приподнялась, чувствуя, как кураж начинает просыпаться в теле. Прицельно метнула нож в одного особо наглого птица, целясь в плечо, а не в голову. Отследила, как мужчина с перекошенной от боли рожей отшвырнул мое оружие в сторону. Одновременно кинула на второго, особо ретивого, лассо из огнетравки, только затягивать не стала, давая возможность обернуться.
Даже если за твоей спиной только дерево и кусты с малиной, но ты стоишь с таким лицом, будто бы сейчас свистнешь – и из лесу толпа ведьмаков выскочит с кольями, – противника можно обмануть. Да и саму себя – кураж искрами из глаз, уверенность лучами в разные стороны… Ну прямо царь-девица на поле брани!
Намек оборотни поняли – вновь устало взмыли вверх, оставив все поле битвы усеянным ослепляюще-яркими перьями. И этот, болезный на всю голову, тоже обернулся несколько раз подряд, после чего к своим присоединился.
Два здоровых кельпи, протрезвев от азарта погони, подперли шалашиком раненого сотоварища и побрели обратно к озеру.
– Ты чего притащилась-то? – а вот мой психованный никуда уходить не собирался, обернулся в парня и уселся рядом со мной на пригорке. Я-то почти сразу на землю осела, когда поняла, что все получилось. Вот и псих рядом пристроился и давай мою малину обирать!..
Какое-то время мы молча возились, пытаясь опередить друг друга в сборе самых крупных ягод, пока наши пальцы раз десять подряд не переплелись.
– Поговорить… – прошептала я, почему-то слегка хмелея от его близости. А этот… осел… взял и протянул мне полную ладонь малины. И я… как дура… собрала ее губами, облизнулась и только потом осознала, как это… двусмысленно выглядит.
А парень еще и ухмыльнулся, глядя на меня удивленно, что ли. Не ожидал, наверное.
Я еще раз облизнулась, чтобы убедиться – на губах ягодного сока не осталось, и уже рот приоткрыла, чтобы ему про поле начать объяснять. Только не успела…
Раз – и я лежу на спине, а надо мной взлохмаченная голова, шало блестящие черные глаза и пахнущие малиной чужие губы. И сильные уверенные руки уже хозяйничают под моей одеждой – когда успел-то, ирод озабоченный?!
Нет, кельпи – как русалки, в любое время и в любом месте, даром что оба вида водяные. Но не на ту напал, чертов жеребец! Даже обидно – я к нему поговорить… по душам! А он невесть что возомнил, психованный чертяка.
– Руки убрал! – рыкнула, от себя отпихнула, уселась… Потом подскочила и принялась отряхиваться, глядя на коня этого… невесть что удумавшего. – Я про поле… Не ходи туда больше!
Само собой, я сразу поняла, что не с того начала разговор. Напряглась, вспоминая, с чего собиралась, – у меня же план был! Вздохнула и, пользуясь тем, что псих опять увлекся малиной, принялась ему рассказывать про вельможу, отца и мать. И про то, что у людей тоже так бывает. Поделать с этим ничего нельзя, а если пытаться, то можно только самому себе навредить. Правды добиться невозможно.
Ну и о том, что сыну старосты зачем-то приспичило поиметь живого кельпи, я тоже сказала, чтобы знал – хозяева поля настроены совсем недружелюбно и договориться не удастся.
Только, как говорится, не в коня корм: парень лишь молча косил на меня своими черными глазищами и помалкивал. Причем, чтобы молчалось лучше, на половине моей важной речи о смысле жизни он обернулся, дождался, пока я закончу фразу и залезу на него, после чего побрел обратно.
Но я же тоже упрямая, так что раз решила разъяснить нежити, что поле теперь неприкосновенно, то не успокоилась, пока не высказала все, что хотела. Как раз до самого поля и хватило… Именно к нему меня и отвезли. Ишак… осел… упертая скотина…
Одна радость от всего этого приключения: перья жар-птиц, которые я собрала на поле брани, когда воспитательную речь начала проталкивать. Дорогущее удовольствие, между прочим!
Я их в сумку к себе запихала, где у меня все ведьмаковское богатство хранилось, и прямо предвкушала, как отцу с братьями похвастаюсь.
Только на поле нас уже ждали. Сын старосты и толпа мужиков с вилами и кольями. Но, увидев меня верхом на кельпи, народ сразу притих и начал перешептываться.
– Не верили?! А я сразу сказал, что они в сговоре! – выкрикнул мой ополоумевший заказчик. – Я ей денег кучу, а она мне – не будет тебе кельпи, так и знай!