Андрей Вознесенский
Иверский Свет
Стихи и поэмы
ТБИЛИСИ, «МЕРАНИ», 1981
Р2+Г2
891.71-1+899.962.1-1
70403-6 Пр. № 139 от 19. 02 М604(08)-84Госкомиздата ГССР
©
1ЧЯ0 г.
Издательство «Мерани». 1984
Обращаюсь с книгой к грузинскому читателю. Видно, время пришло.
В 1980 году я последний раз был в залах мастерской Ладо Гудиашвили. Высокий белоголовый мастер, невесомый, как сноп света, бродил от картины к картине. Колеты освещались, когда он подходил.
Он скользил по ним, как улыбка.
Сквозь уже просвечивающий прощальный силуэт его проступала темная живопись времен Тамары, птицы арт-нуво пели на вьюнках сладострастного орнамента, парижанки из кафе подмигивали Модильяни, узники офортов корчились на дыбах времени и озаренный молнийной графикой лик Пастернака принимал древне грузине кие черты.
Под стеклом, как реликвия в музее, стояла золотая кофейная чашечка, которой когда-то коснулись губы поэта.
Вдруг хозяева встрепенулись. Вошла экскурсия — видно, виноделы или чаеводы. Сняв плоские огромные кепки, заправив волосы под платки, они ступали по багратионовскому паркету, который
5
помни! касание каблуков Пушкина и Грибоедова. Они ступали молитвенно, строго.
Иосиф Нонешвили, лучась добротой и детской доверчивостью, представил меня вошедшим. От группы отделилась женщина. <Я с Ингури, — она сказала. - Там, где березы...»
Двадцать ле! назад я был на Ингури. Тогда еще выбирали место для ГЭС. Это была моя первая встреча с Грузией. Грузия ошеломила меня. Это совпало с первыми публикациями. Три стихотворения о Грузии соседствовали в «Литгазете» с описанием Василия Вложенного — главой из моей первой поэмы. Тогда же «Литературная Г рузия» напечатала стихи о прапрадеде — грузинском мальчике, привезенном в Россию и посвятившем свою жизнь Муромскому собору.
Только через 20 лет вернулся я к этой теме. Написалась новая поэма. «Не я пишу стихи — они меня пишут». Круг замкнулся.
Прошлое велико, только когда оно вмещае! будущее. Жемчужина оживает на живой шее. Так античность уже вмещала в себя Микеланджело и Ьрунеллески, а в Данте Габриеле Россетти уже жил акмеизм. В Блаженном всегда мне виделись порыв и творческая дерзость наших шестидесятых. Годы были не из легких, годы надежд и душевных катастроф,— но поэзия не чуралась бурь времени. К счастью, к беде ли, но поэзия — такая. И может быть, одной из главных черт времени стало рождение новой духовной категории, нового читателя, истинной интеллигенции, имя которой — не только миллион, но и совесть
От имени каждого настоящего художника написал Бараташвили в своем гениальном «Мерани»:
Я слаб, но я не раб судьбы своей.
Я с ней борюсь и замысел таю мой.
Вперед! И дней и жизни не жалей.
Вперед и ввысь, мой конь, упорной думой.
Пусть я умру, порыв не пропадет.
Ты протоптал свой след, мой конь крылатый,
И легче будет моему собрату
Пройти за мной когда-нибудь вперед.
Стихи и годы, собранные в этой книге, не столько о Г рузии, сколько для Грузии.
Для большинства русских поэтов традиционно светлое отношение к Грузии. Думаю, что поэзия моя не является исключением.
Люблю страсть современной грузинской культуры, которой аплодировали лондонцы, которая дик-«/п не;ш:и'М ценность сегодняшним ее прекрасным по чан, которая и поэтичном реализме нынешнего кино, п дермнти цвета и дизайна ее художников от Д. Какабадзе до 3. Церетели, в мучительно скрещенных пальцах дома Минтранспорта, заломленных над дорогой к Мцхета...
Люблю камень Джвари, и горе тому, кто бросит этот камень.
Составляя книгу, думалось о грузинском читателе. «Как известно, в Грузии с древних времен считали по девяткам. Когда посылают подарок родственнику или по случаи» какого нибудь семейного торжества, то обыкновенно считают так: два девятка хлебов, один девяток назуки. три девятка чурчхел и т. д.», — читаем мы у Кириона. В моей книге — два девятка разделов — девять разделов стихотворений и девять поэмных объемов.
Итак, перед вами, мой дорогой читатель, путь
между двумя поэмами. О/ «Мастеров» — до «Андрея Полисадова». Два десятилетия ушло на путь между этими одновременно построенными соборами-близнецами — цветным рассветным Василием Блаженным и строго-белым Муромским собором на Посаде. Они стали моими поэмами — первой и нынешней. Между ними — жизнь человеческая.
Пройдем вместе со мною по этому кругу, мой читатель, по годам, от сегодняшних дней до собора начальной поры. Пусть гидом по ним будет грузинская фигура в одеянии прошлого века.