Но катер - ни одной, насколько бы умелым ни был пилот. На катере без крайней необходимости зимой в горы не совался даже Абрамцев.
Запищал коммуникатор. Давыдов нажал кнопку приема.
- Выгрузка закончена, - протрещал наушник голосом старшего смены.
- Хорошо, - равнодушно отозвался Давыдов. - Начинайте погрузку. Можете не спешить.
Из-за погоды спасатели до сих пор не спустили последние обломки к станции, так что торопиться было некуда. Вылет откладывался и откладывался; перспектива ночевать на станции совсем не добавляла радости.
Обычно на время погрузки-выгрузки Давыдов оставался в кабине: на месте отдавал распоряжения, болтал со скучающим искином и операторами механических погрузчиков. Но сегодня старая машина и суета на посадочной площадке слишком напоминала ему о Земле. О времени, когда он летал вторым пилотом на допотопных транспортных самолетах, а Денис Абрамцев был командиром экипажа. О земных, белых облаках и белом снеге...
Угрюмые небеса низко нависали над горами, скрывая вершины Хребта. Шатранг был прекрасен и безжалостен, слеп к людским надеждам и слабостям, нетерпим к ошибкам. Эта планета идеально подходила Абрамцеву, или, вернее сказать, Абрамцев подходил ей.
"Что же могло случиться?" - Давыдов на шаг отступил от края пропасти. Дурные предчувствия ворочались в груди; ему не хотелось искушать судьбу.
Скрипучий голос раздался совсем рядом, заставив его вздрогнуть:
- День мертвых. Тяжелый день.
- Да. - Давыдов обернулся. Позади стоял старый горец; Давыдов припомнил его имя - Нуршалах: командир отряда спасателей, майор Ош ан-Хоба, приходился ему сыном.
"Днем мертвых" у народа Хан-Арака - у "детей Дракона", как они сами себя называли - считался четвертый день со дня смерти, в который справляли поминальные обряды. Давыдов внимательно взглянул на старика, ожидая, что тот скажет: горцы редко затевали разговор просто так, от скуки - но и переходить сразу к делу считалось у них дурным тоном.
На обветренном лице Нуршалаха ан-Хоба читалось беспокойство: опытный взгляд старика через притихший снегопад ощупывал Баранью гряду, возвышавшуюся на северо-востоке. Ближайший к станции пологий склон, поросший редким лесом, выглядел неопасно, а боковые склоны тем более не угрожали ей - но над лесом гора уходила круто вверх, и снега там, под самой вершиной, скапливалось предостаточно. За столетье наблюдений он никогда не сходил весь целиком, да и лавинный сезон еще не начался - но осень выдалась необыкновенно снежная, оттепели перемежались с обильными снегопадами. Выглядели горы угрожающе.
- Дракон сердится, - сказал старик; он хорошо говорил по-русски, почти без ошибок. - Он зол, как муж, что каждый вечер находит в супе овечью шерсть. Он ест и ест, но наступит час, когда терпение его лопнет. Будут еще тяжелые дни. Дурные дни.
Давыдов промолчал. Ему и прежде случалось говорить с живущими при станции стариками: он знал, что те всегда щедры на плохие прогнозы - но этот имел все шансы сбыться.
- Все чужаки неразумны, как дети. - На лице старого горца проступила странная полуулыбка. - Но вы желаете нам добра. Вы сделали много добра, ты и твой друг. Мы сожалеем о его смерти.
- Я был ему плохим другом, - пробормотал Давыдов. - Но спасибо за твои слова, Нушалах-ан.
- Твоего друга забрал Дракон. Отнимать у Дракона добычу - к беде, но таков ваш обычай, - продолжил старик, чуть помолчав. - Ош, мой сын, пришел в мир как сын Дракона, но стал одним из вас. Многие молодые хотят быть, как вы, и мы, старики, не смеем винить их за это. Они служат вашему закону и соблюдают ваши обычаи: Ош забрал у Дракона останки твоего друга и везет сюда.
- Я знаю, он выходил на связь со мной час назад. - Давыдов показал на коммуникатор. - Скоро его работа будет закончена и он вернется сюда.
Старик кивнул.
- Мне говорили, Ош хороший работник.
- Отличный, - с улыбкой сказал Давыдов. Майор-спасатель нравился ему; они были неплохо знакомы.
- Он тоже хорошо отзывался о тебе, Вячеслав. - Старик с трудом выговорил непривычное имя. - Хабен и Арбу тоже уважали тебя.
Так звали погибших охотников; Давыдов невольно отвел взгляд.
- Я сожалею об их смерти. И мои товарищи. И командующий нашей базы внизу, полковник Смирнов - в почте есть диск с его видеообращением. - Давыдов заставил себя снова взглянуть старику в глаза. - Я мало знал Арбу и Хабена, но наши короткие встречи доставляли мне удовольствие. Я буду помнить их.
- У каждого в Драконьем Гнезде найдутся слова для Арбу и Хабена; и для тебя у многих нашлись бы слова, долгих тебе лет. Но твой друг был не таков, как ты. - Старик помолчал. - Мы уважали его силу и храбрость - но ни у кого из нас нет для него достаточно слов; мы знали его меньше, чем мало, потому как он вовсе не хотел нас знать. Таков уж он был. Но это против обычая - провожать молчанием. Идем со мной; справим день мертвых, как полагается.
Давыдову оказалось непросто не показать изумления.
- Мне лестно твое приглашение, Нуршалах-ан. - В этом Давыдов ничуть не покривил душой. - Но разве оно - не против обычая? Я - чужак. Чужакам не место на обрядах детей Дракона.
- Мой сын Ош, сын Дракона, справляет ваш обряд, потому за нашим столом ты сегодня можешь занять его место. - Улыбка на лице старика была похожа на трещину. Ирония ситуации доставляла ему несомненное удовольствие; по земным меркам, странное и не вполне уместное - но на Шатранге от земной мерки было мало проку: это Давыдов понял еще в свой первый год на планете.
- Что ж. Раз ты считаешь мое присутствие возможным, я с благодарностью принимаю твое предложение, Нуршалах-ан. Веди. - Давыдов, бросив последний взгляд на пропасть, пошел за стариком к станции. Чего бы тот ни хотел на самом деле - приглашение было не из числа тех, от которых можно было отказаться, не нанеся большой обиды.
До появления колонистов народы высокогорья жили в разрозненных деревеньках на четыре-пять домов. Но после колонизации жизнь стала стягиваться к новым средоточиям тепла и пищи - шахтерским поселкам и научным станциям, где можно было получить помощь, обогреться, поглазеть на чудеса техники и заработать: рук всегда не хватало. За полвека между горцами и землянами образовался своеобразный симбиоз, которым обе стороны - с некоторыми оговорками - дорожили. Ближайшая к станции Хан-Арак горская деревня, где проживало три десятка человек, находилась от нее в получасе пешего пути, образуя неправильный треугольник со станцией и рабочем поселком при шахте. Некоторые шатрангцы - в основном, одинокие старики и те, чьи близкие работали с колонистами или служили в спасотряде, - жили прямо на станции: для них был даже построен отдельный домик.