… В район сосредоточения, указанный командующим фронтом, 5-я гвардейская армия — без 2-го гвардейского Тацинского и 2-го танковых корпусов, переданных 5-й гвардейской армии генерала Жадова отошла в ночь на двадцать четвёртое июля…
… КАК НА РУСИ ПОВЕЛОСЬ
В ноябре 1943 года любимая женщина лейтенанта Владимира Котлякова, геройски погибшего на огненном прохоровском поле, родила в Подмосковье трёх мальчиков. Заряжающий «тридцатьчетвёрки», оставшийся в живых один из экипажа, часто писал этой женщине, а именно — Леночке Спасаевой, письма. Писал он ей и с фронта, и из своего родного хутора Полежаева, — это уже после войны, после того, как он вернулся домой из далёкого фашистского Берлина, где умудрился в избытке радости от победы нацарапать несколько слов на стене поверженного, дымящегося и смердящего рейхстага. И Леночка Спасаева регулярно отвечала на его письма.
После Дня Победы прошло целых три года. В июле от Леночки Спасаевой пришло в хутор Полежаев письмо, в котором она рассказывала, как живёт, как воспитывает детишек; да ещё Леночка поздравила Фёдора с тем, что он чудом уцелел, выжил в той железно-огненной схватке, произошедшей пять лет тому назад; и ещё Леночка Спасаева приглашала его в гости на пятилетний юбилей своих тройняшек.
Фёдор всё ещё не был женат, особо отпрашиваться не у кого было, отец и мать дали «добро» на поездку сына, и он, поцеловав их на прощание, в ноябре этого же года сел в поезд до Москвы. Ехал он ночь, а к полудню был уже и в Подмосковье.
… Леночка Спасаева и Фёдор Полежаев сидели за столом перед начатой уже — ими же — бутылкой, и Фёдор подробно и с какой-то необъяснимой грустью рассказывал о братьях Котляковых, о том, как они воевали, чем жили во времена фронтового затишья, как вели себя в различных, порой непредсказуемых ситуациях.
Когда он вконец выдохся и замолчал, Леночка плеснула ему в стакан водки, налила и себе.
— Фёдор, мы с вами уже выпили за моих детей…
Но ни Спасаева, ни Фёдор в этот раз не успели выпить. За окном послышался шум подъезжающей машины, затем звонко хлопнули дверцы кабины и тут же кто-то громко и настойчиво застучал в дверь. Леночка Спасаева недоумевающе взглянула на Фёдора, дескать, кого это там ещё принесло, и громко сказала:
— Входите, не заперто!
Дверь распахнулась, и в горницу вошли четверо военных. Полежаев от неожиданности вскочил и, как прежде, в военные годы, вытянулся по стойке «смирно»: он сразу же среди вошедших узнал бывшего командующего 5-й гвардейской танковой армией Ротмистрова. Он несколько раз видел его и запомнил на всю жизнь. С Ротмистровым в горницу вошли ещё два генерала и полковник.
— Здравствуйте, люди добрые! Здесь живёт Елена Анатольевна Спасаева? — спросил Павел Алексеевич, протирая стёкла очков и близоруко щурясь.
— Да, — растерялась Леночка, — я — Спасаева…
— А я — Ротмистров! — и Павел Алексеевич протянул женщине руку. — Слышали о таком?
Леночка только охнула и тут же принялась раздевать и рассаживать неожиданных, но дорогих гостей.
… Потом все пили крепкую водку и клопами отдающий коньяк. Пили за всё — и за мёртвых, оставшихся навечно на полях сражений Великой Отечественной войны, и за живых, и за солдат и генералов, и за женщин, и за подростков, которым и в тылу досталось лиха не на много меньше, чем на фронте.
Разгорячённый крепкими напитками сержант запаса совершенно забыл, что сидит в компании высших офицерских чинов. Он налил всем коричневой жидкости в стаканы, и, подняв руку, попросил тишины.
— Товарищи, мне довелось повоевать с братьями Котляковыми, довелось вместе с ними бить немцев. Они, Кошляковы, были прекраснейшие ребята! И ещё — они любили петь. Давайте и мы споём!.. А?…
— Конечно, Фёдор, споём! Какой разговор?! — согласился Ротмистров. — Какую только? Короче, ты начинай, мы подпоём…
Полежаев, некоторое время подумав, так, стоя, и запел:
Песню, так же, как и Фёдор, встав за столом, подхватили Ротмистров и сопровождавшие его генералы и полковник:
Леночка Спасаева вдруг негромко всхлипнула и продолжала петь, теперь уже закрыв глаза: