Началась война… Нестойки оказались росточки веры в Сталина, выращенные в оранжерейном, тепличном климате. Они тотчас завяли, едва на них повеяло жарким, опаляющим дыханием тяжелых и неудачных боев. На протяжении десятилетий большевизм вытравлял в молодом поколении органическую, национальную веру в Россию; теперь напористый ураган войны выдул и веру в Сталина, — в душе советского солдата стало пусто, хоть шаром покати. Так начался разброд Красной Армии.
В июле и августе — первые два месяца войны — в действующую армию влились новые контингенты: миллионы крестьян Украины, Северного Кавказа, Поволжья, среднерусской полосы. Не комсомольцы, а тридцатилетние-сорокалетние люди, новый — более глубинный — народный слой, слабо затронутый большевистской пропагандой, идеями «освобождения» Европы, наступательной войны. На памяти этих бойцов лежало другое: как в 1930-м году большевики разоряли единоличные — отцами и дедами построенные — хозяйства, отбирали лошадей, коров и насильно загоняли в колхозы; как в 1932-м году целые деревни, села и станицы вымирали от голода, зарастали бурьянами, высылались на поселение в полярную тундру, пески Туркестана, концентрационные лагеря Колымы.
Новое пополнение принесло на фронт антисоветские настроения, которые сразу нашли отклик у «сталинской молодежи», разгромленной на границах в первые дни войны. Не только отклик, но и четкое оформление — прямую установку на пораженчество. Потеряв веру в Сталина, опустошенные душевно, молодые люди «сталинской эпохи» потянулись к немцам. Появились «нырики», прятавшиеся в погребах, подвалах. Немецкая волна прокатывалась — «нырики» вылезали. Бывшие коммунисты и комсомольцы, как правило, поступали на немецкую службу. Пожилые бойцы переодевались в крестьянскую одежду, подавались ближе к родной деревне, чтобы делить колхозы и заново строить единоличные дворы. Кто не имел поблизости родной деревни, оседал в хате какой-нибудь деревенской вдовушки, солдатской женки.
На полях России разыгрывалась большая военная, социальная, политическая, но главное — глубочайшая психологическая народная драма. Неправильно думать, что миллионы русских людей пошли к немцам. Ни к немцам, ни к большевикам, а просто — куда глаза глядят…»
Эпилог
16 июля 1941 г. товарищ Сталин лично подписал Постановление ГКО № 169, в котором было сказано следующее: «Государственный Комитет Обороны должен признать, что отдельные командиры и рядовые бойцы проявляют неустойчивость, паникерство, позорную трусость, бросают оружие и, забывая свой долг перед Родиной, грубо нарушают присягу, превращаются в стадо баранов, в панике бегущих перед обнаглевшим противником».
Предметом исследования, задачей, целью данной книги было наполнить сочетание слов «отдельные командиры и рядовые бойцы» конкретным содержанием. Перевести обсуждение вопроса о «человеческом факторе» и его роли в катастрофическом поражении Красной Армии из области эмоций, ритуальных фраз, истерики, жонглирования «удобными» цитатами в сферу науки; для начала — такой простой науки, как арифметика. «Наука начинается там, где начинают измерять» (Менделеев).
Задача эта очень непростая. Танки, пушки, самолеты можно пересчитать, толщину брони — измерить, реальную бронепробиваемость снарядов проверить на полигоне. А вот как измерить «боевой дух», оценить в количественных параметрах наличие квалификации у командиров и мотивации к исполнению воинского долга у солдат? Сложно — не значит невозможно. И хотя ответы никогда не будут столь же простыми и однозначными, как в задачах по классической механике, можно найти и соответствующие объективные (допускающие количественную оценку) критерии, и первичные документы, содержащие необходимую исходную информацию для количественной оценки.
Первым по значимости критерием может служить структура потерь личного состава. Армия — это не танки, армия — это люди; разгромить армию — это значит физически уничтожить солдат противника или принудить их к отказу от исполнения воинского долга, уничтожение боевой техники играет тут сугубо вспомогательную, подчиненную роль. К сожалению, нет никакой возможности составить поименные списки потерь или, по меньшей мере, установить с точностью до тысячи человек количество убитых, раненых, дезертиров и пленных (две последние категории в конкретных условиях лета 41-го года в значительной мере неразличимы — сначала происходило бегство в лес, а затем, спустя несколько дней или недель, переход из леса в лагерь военнопленных). Хуже того, развал Красной Армии был столь глубоким и быстрым, что само использование обычных терминов военного языка становится проблематичным. Можно ли назвать «дезертиром» солдата, которого бросили все командиры — от комбата до командарма? Можно ли назвать «воинской частью» то, откуда самовольно бежал этот солдат?