Ничего удивительного в этом, конечно, нет. За очень малым исключением все новые, после октября 1917 года, властители России вышли из бедных пролетарских и крестьянских семей, и встреча с восторженными девушками совсем другого круга, пламенными большевичками неизмеримо более высокого образовательного и культурного уровня (некоторые даже называют их «экзотическими» – такими они, вероятно, казались рабочим парням), не могла не поражать воображения. Это тоже было вхождением в иной мир, но уже не в общественном, а в личном плане. Сталин же переводил и это, как и все остальное, сугубо в политическую плоскость. Вполне знаменательна такая его, очень уж специфическая, шутка. Обращаясь в своих письмах к ближайшему и самому верному «соратнику» Вячеславу Молотову, он нередко, еще с двадцатых годов, и впоследствии тоже, называл его «Молотштейн» – подтекст вполне очевиден[11]. Иногда Сталин варьировал свою шутку, превращая «Молотштейна» в товарища тоже с еврейским душком – «Молотовича»[12].
Так называемые «мелкие факты» иногда говорят больше, чем «крупные».
В 1934-1935 годах в Берне состоялся судебный процесс, на котором рассматривалось происхождение пресловутых «Протоколов сионских мудрецов» – апокрифического документа о так называемом заговоре мирового еврейства, стремившегося захватать власть над всем миром. Сочиненные еще в конце XIX века в царской России кучкой черносотенных журналистов, «Протоколы» были разоблачены в стране своего происхождения, причем большевистская печать принимала активное участие в этой акции, возмущаясь «грязной кухней тюрьмы народов».
В Берне фальшивка была полностью разоблачена теперь уже на международном уровне, притом с соблюдением всех правил демократической судебной процедуры. Казалось бы, советской печати пристало громче всех заявить об этом: ведь даже (!) буржуазный суд признал правоту большевиков, давно разоблачивших буржуазную подделку и антисемитскую клевету. Однако все советские газеты (все – откуда такое единение?!) обошли сенсационное решение бернского суда полным молчанием[13].
Нарочитость этого молчания станет еще более заметной, если сопоставить его с таким фактом. В Швейцарию был направлен в качестве специального корреспондента «Известий» Илья Эренбург, который посвятил присланную оттуда статью поднимавшему в Европе голову нацизму, проникшему даже в Швейцарию, активности различных нацистских объединений, преследованиям евреев и клевете на них, распространявшейся в разных странах, – эти проблемы обсуждались тогда в Лиге Наций[14].
Как раз в этой связи и возник бернский судебный процесс и как раз по случаю разгула фашистского «Национального фронта» в Швейцарии туда и был направлен Эренбург. Но ни одного слова об этом судебном процессе, происходившем тут же, в Швейцарии, в те же самые дни (о нем гремела мировая печать) и имевшем к теме его статьи самое прямое отношение, там нет ни слова.
Разумного объяснения этому факту нет. Но дочь Ильи Эренбурга, Ирина Ильинична (автор первоклассных переводов с французского; подписывала их псевдонимом И. Эpбypг), с которой я поделился своим недоумением, рассеяла все сомнения. Она достоверно знала о том, что отец подробно написал о процессе, но все упоминания о нем были вырезаны в редакции. В шестидесятые годы Илья Эренбург собирался включить эту статью в один из томов собрания своих сочинений и тщетно искал в архиве выброшенные куски – именно поэтому дочь хорошо запомнила, о какой статье и о каких погибших ее фрагментах шла речь. Совершенно очевидно, что, не имея каких-то указаний сверху, редакторат «Известий» пойти на такие скандальные купюры в 1935 году не мог.
К этому же времени относится и еще один документ, на долгие годы упрятанный в секретных архивах Кремля. Отраженным, но очень ярким светом он фиксирует эволюцию сталинского отношения к «еврейскому вопросу», пока еще не слишком очевидного для непосвященных, но уже замеченного теми, для кого этот «вопрос» носил отнюдь не теоретический характер. Словечки «якобы», «будто бы», «неким» и им подобные, которые употребляет автор цитируемого ниже письма, должны были, видимо, смягчить реакцию Сталина, позволить ему отвергнуть «несправедливые обвинения», но все же довести до его сведения, что миру известны факты, не слишком красящие его режим.