Новая кадровая политика Сталина очень быстро стала достоянием гласности. И как бы она могла таковой не стать, если – то по мотивам «преклонного возраста», то «по болезни», то «в связи с переходом на другую работу», а то и вовсе «по целесообразности» – один за другим вдруг начали покидать различные должностные посты «лица еврейской национальности», а разговоры о том, что евреям нет места в административных структурах, стали вестись практически в открытую. Еще совсем недавно за этим следовало бы исключение из партии, а то и суд по обвинению в разжигании национальной розни, теперь же не просто сходило с рук, а стало нормой жизни.
Борьба с еврейским засильем началась в сфере культуры – на науку и производство Сталин в условиях войны пока еще посягнуть не мог. Но вскоре очередь дойдет и до них.
Всякое упоминание об уничтожении нацистами евреев вообще исчезло не только из ежедневной прессы, но и из пропагандистских брошюр, из лекций, которые читались в массовых аудиториях партийными агитаторами, посвященных теме борьбы с нацизмом. Не случайно, скорее всего, и то, что термин «нацизм» в лексиконе советских газетчиков и пропагандистов вообще не существовал – его заменял более общий, не имевший точной дефиниции, термин «фашизм», который просто стал синонимом термина «противник»: Сталин воевал не против воплощенной в кровавые дела гитлеровской идеологии, а против гитлеровской Германии, напавшей на Советский Союз. Если все же сквозь зубы упоминалось о «наличии жертв среди еврейского населения», то тут же добавлялось, что «мировой сионизм» и «буржуазные еврейские организации» сотрудничают с фашистами и помогают им в истреблении своих собратьев[11].
Иосиф Бергер, создатель и генеральный секретарь компартии Палестины, проведший 16 лет в сибирских концлагерях и 4 года в ссылке, считал, что запрет упоминать в печати о массовом уничтожении евреев нацистами объяснялся боязнью Сталина разжечь антисемитизм в Советском Союзе[12]. Общеизвестна трогательная забота коммунистических фанатиков о чистоте имиджа советских главарей даже после того, как эти фанатики сами прошли через гулаговский ад. В данном случае «комментарий» Бергера просто абсурден. Если кто и разжигал антисемитизм – с подачи гитлеровцев – на неоккупированной части страны, так это именно Сталин. А боялся он совсем иного: взрыва симпатии к немцам, которые борьбу с советской властью приравняли к борьбе с евреями. Или наоборот – практического значения это уже не имеет.
В конце сорок второго года резкий поворот к государственному антисемитизму уже был очевиден для всех. Раиса Орлова, работавшая тогда во Всесоюзном обществе культурной связи с заграницей, вспоминает, как в ноябре 1942 гада председатель общества Владимир Кеменов, антисемитизмом отнюдь не страдавший, но все-таки верный партийный служака, мучительно пытался оправдать перед своими сотрудниками, среди которых было немало евреев, новую сталинскую национальную политику: «лучшие евреи – интеллигенция, партийный актив – оторвались от народа»[13].
Этот поворот, совершенно непостижимый для деятелей культуры еврейского происхождения, побудил многих из них искать объяснения у самого Сталина. Простейшая мысль – он же эту политику и проводит – в голову прийти им еще не могла. Два документа – из множества подобных им – наглядно передают атмосферу, которая тогда воцарилась в среде творческой интеллигенции.
В начале 1943 года с письмом к Сталину обратился художественный руководитель Комитета кинематографии, режиссер Михаил Ромм, создатель очень полюбившихся вождю довоенных фильмов «Ленин в Октябре» и «Ленин в 1918 году», где – в полном противоречии с исторической реальностью – Сталину приписывалась главная роль в осуществлении «революции». С большой осторожностью, тщательно выбирая выражения, Ромм писал о «непонятных явлениях», которые происходят в кинематографе, в результате чего «советская кинематография находится сейчас в небывалом состоянии разброда, растерянности и упадка». Причина – в «разгроме творческих кадров», который осуществляет Большаков (глава кинокомитета в ранге наркома. – А. В.). Перемещения и снятия, которые он производит, не объясняются никакими политическими и деловыми соображениями. Поскольку же все снятые работники оказались евреями, а все заменившие их – не евреями, то кое-кто после первого периода недоумения стал объяснять эти перемещения антиеврейскими тенденциями в руководстве Комитета по делам кинематографии. ‹…› Проверяя себя, я убедился, что за последние месяцы мне очень часто приходилось вспоминать о своем еврейском происхождении, хотя до сих пор я за 25 лет советской власти никогда не думал об этом, ибо родился в Иркутске, вырос в Москве, говорю только по-русски и чувствовал себя всегда русским, полноценным человеком. Если даже у меня появляются такие мысли, то, значит, в кинематографии очень неблагополучно, особенно если вспомнить, что мы ведем войну с фашизмом, начертавшим антисемитизм на своем знамени»[14]. Письмо дошло до Сталина, он исчеркал его синим карандашом и передал одному из главных партийных пропагандистов Георгию Александрову с резолюцией: «Разъяснить»[15].