– Проходи, только ты один.
– Этот эмир тоже должен пойти, – возразил я, указывая на англичанина.
– Ладно, пусть, потому что он эмир.
Мы вошли внутрь, и ворота захлопнулись за нами. Высохшие ноги старика были обуты в огромные туфли, в них он и прошаркал по своему ухоженному саду к довольно милому домику, скрытому в тени пальм.
– Что вам угодно? – повторил он свой вопрос.
– Ты владелец этого прекрасного сада? Сдаешь ли ты дом?
– Да, хотите снять?
– Может быть. Надо сначала посмотреть.
– Пойдемте. Куда задевался ключ? – И он выругался, по-польски!
Пока он копался во всех карманах своего кафтана (иначе и не назовешь это одеяние), у меня было время оправиться от удивления. Наконец он нашел искомое за наличником окна и открыл дверь.
– Входите!
Мы вошли в очень милую прихожую, из которой наверх вела лестница. Справа и слева были двери. Старик открыл правую и ввел нас в большую комнату.
В первый момент я подумал, что стены ее закрыты зелеными коврами, но потом заметил, что это не ковры, а занавески, свешивающиеся с карнизов по всему периметру помещения, а что эти гардины скрывают, мог уже догадаться, бросив взгляд на длинный стол посреди комнаты – он был покрыт книгами, и ближе всех ко мне лежала – что бы вы думали? – старая Библия с картинками, изданная в Нюрнберге. Я сделал шаг к столу и положил руку на книгу.
– Библия! – воскликнул я по-немецки. – Шекспир, Монтескье, Руссо, Шиллер, лорд Байрон – откуда все это здесь?
Это были авторы, которых я узрел раньше всех. Старик отступил на два шага, сложил руки и спросил:
– Вы что, читаете по-немецки?
– Как слышите!
– Так вы немец?
– Без сомнения. А вы?
– Я поляк. А другой господин?
– Англичанин. Меня зовут…
– Нет, пока не надо имен, – прервал он, меня. – Давайте прежде немного узнаем друг друга.
Он хлопнул в ладоши (это ему пришлось сделать несколько раз), открылась дверь, и показалось лицо, но такое толстое и блестящее, каких я раньше не видел.
– Аллах акбар! – выдавило оно сквозь губы-сардельки. – Что желает эфенди?
– Кофе и табак!
– Тебе одному?
– Всем! И исчезни!
– Валлахи, биллахи, таллахи!..[17] – С этими словами на толстых устах непостижимое существо исчезло.
– Что это за чудовище? – спросил я ошарашенно.
– Мой слуга и повар.
– О Боже!
– Да, он съедает и выпивает все сам, а то, что остается, – я.
– Но это же дикость!
– Я уже привык. Он был при мне, когда я еще служил офицером. Возраст на нем не сказывается, а он только на год моложе меня.
– Вы были офицером?
– На турецкой службе.
– И сейчас живете здесь один?
– Как перст.
В этом человеке была какая-то скрытая грусть, которая заинтересовала меня.
– Так вы, верно, и по-английски говорите?
– Да, с молодых лет.
– Тогда давайте говорить на этом языке, чтобы мой спутник не скучал.
– С удовольствием! Итак, кто же вас ко мне прислал?
– Не к вам лично, а к вашему дому – араб, проводивший нас до ворот. Он ваш сосед.
– Я его не знаю. И вообще я сторонюсь людей. Вы ищете убежище для вас двоих?
– Нет. Нас целая группа путешественников – четверо мужчин, две дамы и одна служанка.
– Четверо мужчин и две дамы – звучит романтично.
– Так оно и есть. Вам все станет ясно после того, как мы осмотрим жилище.
– Но здесь маловато места для всех… Вот и кофе.
Толстяк появился снова, от его красной рожи можно было хоть прикуривать. На толстых ручках качался поднос с тремя дымящимися чашками. Рядом с чубуком лежала кучка табака, которого едва бы хватило для одной затяжки.
– Вот, – провозгласил он, – вот кофе для всех!
Мы устроились на диване, а он уселся на лавке, потому как возраст уже не позволял ему сидеть на полу. Хозяин первым поднес чашку ко рту.
– Вкусно? – спросил толстяк.
– Да.
Англичанин тоже попробовал.
– Вкусно? – снова спросил толстяк.
– Фу! – Линдсей выплюнул помои, а я просто отставил свою чашку.
– Что, не вкусно? – осведомился толстяк.
– Сам попробуй! – посоветовал ему я.
– Машалла! Я такого вообще не пью. Хозяин взялся за трубки.
– Там еще есть зола, – проворчал он.
– Да, я недавно курил их, – ответил толстяк.
– Тогда почему не вычистил?
– Давай сюда.
Он забрал у хозяина трубки, выбил золу об дверь и снова вернулся.
– Вот, можно набивать, эфенди!
Старик безропотно повиновался своему слуге, но, пока набивал, вспомнил, что нам еще не оказано внимание. Поэтому он решил побаловать нас самым дорогим, что у него есть.
– Вот ключ от подвала, сходи туда!
– Хорошо, эфенди. А что принести?
– Вина.
– Вина?! Аллах керим! Господин, ты что, хочешь продать душу дьяволу? Хочешь быть проклятым в аду? Пей кофе или воду. И то и другое сохраняет взор ясным, а душу чистой, тот же, кто выпьет вина, погрязнет в нужде и несчастьях!
– Иди же!
– Эфенди, послушай меня, ты обрекаешь себя на сети, расставленные самим сатаной!
– Ты пойдешь или нет? Там внизу три бутылки, принеси их!
– Я повинуюсь, но Аллах меня простит, я невиновен. – И он протиснулся в дверь.
– Оригинальный фрукт, – заметил я.
– Но верный, хотя не заботится об экономии. Единственное, над чем он не имеет власти, так это над вином; я даю ему ключ, лишь когда хочу выпить, и сразу забираю ключ, как только он принесет бутылку.
– Это весьма мудро, ибо…
Я не смог закончить свою сентенцию о назначении ключей, поскольку толстяк появился вновь, пыхтя как паровоз. Под мышками он нес две бутылки, а в правой руке – третью. Согнувшись, насколько позволял жир, он поставил сосуды в ногах у хозяина. Я с трудом сдержал улыбку. Две бутылки были пусты, а третья пуста наполовину.
Господин бросил на слугу уничтожающий взгляд.
– Это что – вино?
– Три последние бутылки.
– Но ведь они пусты!
– Полностью пусты!
– Кто выпил их?
– Я, эфенди.
– Ты совсем сдурел! По дороге сюда выпить две с половиной бутылки!
– По дороге сюда? Нет, я пил вчера, позавчера и позапозавчера, когда мне очень хотелось выпить.
– Вор! Подонок! Как же ты пробирался в подвал? Ведь ключ у меня! В кармане! Или ты воровал его у меня по ночам?
– Аллах иль-Аллах! Эфенди, я же говорю, что вины моей тут нет. Подвал просто не был заперт. Я никогда не запирал его, пока ты держал там вино!
– Будь ты проклят! Хорошо, что теперь я это знаю.
– Господин, ругань тут не поможет. Тут достаточно вина и для тебя, и для твоих гостей.
Старик взял бутылку и посмотрел на свет.
– Где ты видишь тут вино, а?
– Эфенди, если вам не хватит, можно разбавить, я прихватил воду!
– Воду? О! Получай свою воду!
Он размахнулся и швырнул бутылку в голову толстяку, но тот нагнулся быстрее, чем она до него долетела, и снаряд разлетелся вдребезги, ударившись о дверь. Тут слуга молитвенно сложил ручки и вскричал:
– Что ты творишь, во имя Аллаха? Там была такая вкусная вода, лучше, чем вино! Придется тебе самому собирать осколки, я ведь не смогу так низко нагнуться! – И он просочился в дверь.
Эту сцену трудно было выдумать, если бы я сам не был ее свидетелем. Что меня поразило больше всего, так это равнодушие, с каким эфенди воспринял все это безобразие. Такие специфические взаимоотношения хозяина и слуги должны были иметь свои основания. Эфенди был для меня загадкой, которую я понемногу начинал решать.
– Простите меня, господа, – произнес поляк, – этого больше не повторится. Я расскажу вам, почему я так терпим к нему. Он оказал мне немалые услуги. Выбейте ваши трубки!
Я вынул свой табак и высыпал на лавку. Когда трубки задымились, старик сказал:
– Ну что ж, я покажу вам дом!
Первый этаж состоял из четырех помещений с ковром посредине и подушечками вдоль стен. Под крышей были еще две комнаты, которые можно было сделать изолированными. Дом мне понравился, и я спросил о цене.
– Цены никакой, – ответил старик. – Давайте действовать как сельские жители: что касается жилища, то тут действует закон гостеприимства.