— Ночь сегодня выдалась на диво ясная, я тут подумал, погляжу-ка на небо… звезды меня всегда завораживали, а ты разве не знаешь? Но из окна в моей комнате их почитай что и не видно. Буду тебе, Филлип, страшно признателен, если ты разрешишь мне немного посидеть здесь, у окна…
— Не вопрос, старик, конечно, заходи, — ответил я, приятно удивленный.
Джулиан пересек комнату и приник к окну, опершись на подоконник. Я поднялся с кресла и встал рядом с ним. Сквозь свои странные темные линзы Джулиан напряженно всматривался в ночь. Видно было, что он пристально изучает созвездия, и, переводя взгляд с его лица на небо и обратно, я рассуждал вслух:
— Вот смотришь туда, ввысь, и почти веришь, что у звезд есть и иное предназначение, кроме как украшать собою ночь.
Брата словно подменили.
— Что ты хочешь этим сказать? — рявкнул он, подозрительно на меня воззрившись.
Я даже оторопел. Никакого дополнительного смысла в свое безобидное замечание я не вкладывал.
— Я имел в виду, может, эти допотопные астрологи в чем-то да правы, — ответил я.
— Астрология — это древняя и точная наука, Филлип, и не следует отзываться о ней с пренебрежением.
Джулиан говорил медленно, словно изо всех сил сдерживаясь. Что-то подсказывало мне: молчи! — и я ни словом не ответил. Пять минут спустя он ушел. За раздумьями о странном поведении брата я засиделся допоздна, и, глядя ввысь, на мерцающие за окном звезды, я поневоле вспомнил отдельные слова и фразы из тех безумных речей, что Джулиан бормотал в темноте моей спальни давным-давно, при первом приступе своего недуга. Тогда он сказал: «Со временем, когда звезды встанут как должно, удастся совершить Великое Возрождение…»
В ту ночь уснуть мне так и не удалось: из комнаты Джулиана громко и отчетливо доносились шум, бормотание, всяческая невнятица и тарабарщина. Во сне он толковал о таких жутких необъяснимых сущностях, как Великая Зеленая Пустошь, Алый Пожиратель, Скованный Шоггот, Тварь-на-Пороге, Йибб-Тстлл, Цатоггуа, Космические Вопли, Губы Бугг-Шаша и Обитатели Ледяной Бездны. Ближе к утру я, совершенно обессилев, наконец задремал — и мое растревоженное подсознание атаковали недобрые сны. Пробудился я незадолго до полудня пятнадцатого числа.
Джулиан уже скрылся в подвале, и, едва умывшись и одевшись, я вспомнил его обещание «показать мне», что у него там, и поспешил было вниз по лестнице. Но еще на верхней ступени я вдруг заслышал металлический лязг откидной крышки почтового ящика на входной двери.
Вот и дневник!
Ни с того ни с сего испугавшись, что Джулиан, чего доброго, тоже услышал этот звук, я опрометью кинулся по коридору к двери, подхватил с коврика у порога проштемпелеванный, надписанный сверточек в оберточной бумаге и укрылся с добычей у себя в комнате. Повернул ключ в замке и вскрыл посылку. Незадолго до того я постучался к Джулиану и убедился, что его комната не заперта. Так что я рассчитывал войти и закинуть дневник за изголовье кровати, пока брат в подвале. Так он, возможно, поверит, что сам ненароком уронил книжицу на пол. Но едва я отложил дневник, собрал разлетевшиеся по всему полу листки, скрепил их скобкой и начал читать — я напрочь позабыл о задуманной маленькой хитрости, осознавая все отчетливее, что брат мой, со всей очевидностью, и впрямь близок к помешательству. Уолмзли сдержал свое обещание. Я нетерпеливо отшвырнул его короткое, нашпигованное вопросами письмо в сторону и торопливо, холодея от ужаса, прочел его перевод таинственных Джулиановых записей. Вот они, пожалуйста, все нужные мне доказательства, разбиты на аккуратные абзацы, кое-где снабженные комментариями, да только до конца можно было и не читать. В глаза мне словно сами по себе бросились отдельные слова и фразы, строки и предложения, приковывая мой лихорадочно ищущий взгляд:
«От этого обличья/формы (?) меня тошнит. Хорошо, что ждать уже недолго. Трудность в том, что эта форма/тело/ обличье (?) поначалу упорно отказывалось мне повиноваться, и боюсь, могло несколько насторожить (?-?). Кроме того, приходится прятать/скрывать/таить (?) ту часть меня, что тоже переместилась через пересадку/ путешествие/переход.