Бывшего штандартенфюрера так трясло, что ему пришлось прислониться к стене. Теперь он рыдал так же безутешно, как старик Карл Конкон на втором этаже, в неприбранной комнате.
— Это правда? — обратился комиссар к фройляйн Луизе.
Ее охватил панический страх.
Полиция!
Она не должна вступать в конфликт с полицией!
— Нет… нет, — пролепетала фройляйн Луиза.
— Что значит нет? — возмутился Панас Мырный. — Я же сам это видел. И вы тоже! Вы ведь тоже кричали! — Он протянул комиссару открытую сумку. — Вот пожалуйста, с вашего позволения, господин комиссар, с большими денежками хотел исчезнуть мерзавец!
— Как ваша фамилия? — спросил комиссар.
— Я… я… Раймерс… Вильгельм Раймерс… О Боже, как это ужасно… — Пожилой мужчина, закрыв руками лицо, всхлипывал так, что все его тело содрогалось.
— А ваша? — обратился комиссар к фройляйн.
— Луиза Готтшальк, — испуганно произнесла она. «Что теперь будет? Что теперь будет?» — проносилось у нее в голове.
— А что вы делаете здесь?
Раймерс быстро произнес:
— Я всего лишь сопровождал даму. Она приезжая.
— Откуда?
Фройляйн Луиза молчала.
— Откуда вы приехали, фрау Готтшальк?
— Из Нойроде, — ответила она.
— И что вы ищете здесь?
— Мне здесь вообще ничего не надо, — сказал Раймерс с трусливой юркостью крысы.
— Ну да, только украсть сумку с деньгами, — усмехнулся комиссар.
— Я просто хотел выйти на свежий воздух…
— Прекратите!
— Я ведь пришел только потому, что дама попросила меня сопровождать ее! Я ее уже сопровождал в Сан-Паули!
— Это правда, фрау Готтшальк?
Фройляйн Луиза скорбно кивнула.
— Тогда скажите мне, наконец, что вам тут надо?
Фройляйн Готтшальк затрясла головой.
— Вы не хотите этого сказать?
— Я… я… пожалуйста, господин комиссар, смилуйтесь… Мы исчезнем… Вы никогда нас больше не увидите!
— Э, нет, — произнес комиссар. — Э, нет, фрау Готтшальк. Так дело не пойдет. Здесь произошло убийство, надеюсь, это-то вам известно. Или этого вы тоже не знаете?
— Знаю, господин комиссар, — смиренно произнесла фройляйн Луиза, — это я знаю.
— И поэтому вы здесь?
— Да, поэтому я здесь. — «Больше не имеет смысла, — проносилось у нее в голове. — Ничто больше не имеет смысла».
— Унтер-офицер Лютьенс! — выкрикнул комиссар.
— Так точно! — Молодой человек в униформе с грохотом сбежал с лестницы.
— Возьмите еще одного человека и отвезите этих двоих на Давидсвахе. Я подъеду через полчаса.
— Нет! — жалобно воскликнула фройляйн Луиза. — Не надо в участок!
— Именно в участок, — сказал комиссар. — Там мы спокойно обо всем поговорим. Я уверен, у вас есть что рассказать мне.
— Вы не можете так просто арестовать меня! — из последних сил выкрикнула фройляйн Луиза.
— Я не арестовываю вас. Прошу следовать за сотрудником на Давидсвахе. Вы чуть не стали жертвой серьезной кражи, — сказал комиссар. — А мужчину мы арестуем. Доказанная попытка кражи.
— Господин комиссар, честью своей… — начал Раймерс, но комиссар брезгливо оборвал его:
— Ваша честь, будьте вы неладны! Красть у старых женщин деньги — вот в чем ваша честь, так? Давай, Лютьенс, уводи обоих!
Молодой унтер-офицер вежливо взял Луизу за запястье и подтолкнул ее вперед, в то время как другой полицейский завел Раймерсу руку за спину, принял сумку из рук комиссара и сказал экс-штандартенфюреру:
— Давай, пошли!
— Прошу вас, сударыня, — сказал унтер-офицер Лютьенс. Фройляйн Луиза вскинула к нему голову. Она чувствовала изнеможение, полное изнеможение. Пока она безвольно шла рядом с ним к выходу, ей вспомнилось одно место из Книги Иова, которую она почти всю знала наизусть. И когда она вышла под дождь и забиралась вместе с Раймерсом в полицейскую машину и потом ехала в ней, она проговаривала про себя эти слова: «Выводишь новых свидетелей Твоих против меня; усиливаешь гнев Твой на меня; и беды, одни за другими, ополчаются против меня. И зачем Ты вывел меня из чрева? Пусть бы я умер, когда еще ничей глаз не видел меня. Пусть бы я, как небывший, из чрева перенесен был во гроб! Не малы ли дни мои? Оставь, отступи от меня, чтобы я немного ободрился, прежде нежели отойду — и уже не возвращусь в страну тьмы и сени смертной, в страну мрака, каков есть мрак тени смертной, где нет устройства, где темно, как самая тьма».