— Да нет же, — принялся я успокаивать Тутти, мою подружку с большим сердцем и куцыми мозгами. — Я не это имел в виду. Кончить статью для «Блица». Для одной серии. А для другой мне нужна твоя консультация — кое-какая информация, разъяснения. Но еще раньше мне срочно нужен Макс с его балуном.
— Да, братишка, мир катится в тартарары, — заявил потрясенный Макс. — Ну, тогда пропустим для начала еще по стаканчику. Это уж меня выбило по-настоящему!
Перед нами стояли стаканы, бутылки с пивом и две бутылки хлебной водки. В виде исключения я изменил своему «Чивас», чтобы не спровоцировать социального конфликта. В своем синим костюме в широкую белую полоску и желтой рубашке с пестрым галстуком Макс сидел у стены, на которой в рамках висели бесчисленные фотографии. Пожелтевшие семейные карточки, совершенно неуместные в этой современной квартире, но Тутти была сентиментальна. Она присутствовала на всех фотографиях: маленькая Тутти за руку с матерью в Берлинском зоопарке, возле белых медведей; маленькая Тутти за руку с отцом на ярмарке; маленькая Тутти с матерью в ванной; на пони; у елки — и везде в окружении дядюшек, тетушек, родителей, дедушки с бабушкой. Все они уже давно умерли, как-то призналась мне Тутти. У нее был только Макс. Но он пока не висел на стенке.
Еще из роскошного кабинета Херфорда я позвонил к Тутти и попросил о визите. К телефону подошел Макс.
— Не-а, щас нельзя. Где-то через часок. У Тутти клиент. Мешок с деньгами. Не желает, чтоб его здесь засекли. Тачку поставил подальше от дома. Не боись, не проворонишь. Красная «альфа». Если через час подъедешь, а «альфа» еще там, обожжи пока не уедет, лады?
— О’кей, Макс! — Я положил трубку.
Все в ожидании смотрели на меня.
— Ну? — спросил Херфорд.
— Порядок. Поговорю с ним еще сегодня. Идеально подходит для нашего дела. Уже завтра сможем начать съемки.
— Вы, Энгельгардт?
Берти расхохотался.
— Что здесь смешного?! — разозлился Лестер, эта скользкая жаба.
Берти только глянул на него, не удостоив ответа.
— Не ссориться, мальчики! Херфорд не потерпит этого!
Воздух в огромном помещении был сизым. Курили все. Херфорд снял свой пиджак. Остальным этого не дозволялось — это была привилегия издателя. Но курить мы могли. Кроме того, на столе заседаний стояли бутылки с пивом. Такой вот «мальчишник». Мамочку давно отвезли домой.
На этом совещании я еще раз ощутил все прелести моей профессии, во всем ее блеске и величии. По поводу обложки с Карелом в обмороке через четверть часа все сошлись в едином мнении. Как я начну серию — было отдано мне на откуп. А вот спорам о «Мужчине как таковом», казалось, конца-краю не будет. Они рожали все новые идеи, кричали, перебивали друг друга, восхищались собой и друг другом — в общем, совсем сдвинулись с этой говенной порносерией.
— В профиль он должен быть! Все тело обязательно в профиль!
— Ну, не знаю. А может, все-таки лучше анфас?
— Вы что, совсем рехнулись? Надо чтобы член был хорошо виден, сам по себе, на темном фоне!
— И разумеется в состоянии эрекции!
— Это понятно! Во всей красе!
— Ну, это должна быть и штука!
— Будет, мой дорогой, будет!
— Как бы такой не отпугнул женщин! — прокаркал Циллер.
— О чем вы говорите, господа! То, что получают тут наши женщины, — это поддержание жизни, говорю вам, настоящее поддержание жизни!
— Конечно, естественно, господин Херфорд!
— Само собой разумеется, господин Херфорд!
Так он и сказал, мой издатель — настоящее поддержание жизни.
— У этой серии важная задача, — не мог удержаться Хэм.
— Золотые слова, господин Крамер! — Херфорд начисто был лишен способности понимать иронию, еще ни разу до него не доходил иронический смысл. — Сразу две серии с важной задачей! И в «Мужчине как таковом» вы тоже не должны забывать о человеческом, Роланд!
— Я никогда не забуду о человеческом, господин Херфорд!
— И тогда вы можете быть откровенны, насколько захотите. Вы ведь понимаете, что я имею в виду?
— Я понимаю, что вы имеете в виду, господин Херфорд, я буду предельно откровенен.
— Только никаких комплексов! Для нас это поистине важно с нашей задачей. Я уверен, что даже церковь даст нам благословение. И пишите несколько в русле социальной критики, Роланд! — напутствовал Херфорд. — Отсталость и угнетенность женщины во времена позднего капитализма. Помните о нашем новом курсе!