— Прошу вас, возьмите себя в руки. Да, там явно что-то пошло не так. Но мы не знаем, что именно. Все может оказаться совершенно безобидным. Может быть сто причин, почему никто не отвечает.
— Назовите мне хоть одну!
«Ну, нет», — подумал я и сказал:
— Фройляйн Индиго! Вам сейчас нужно сохранять ясную голову. Это самое важное. Тогда я тоже попытаюсь вам помочь.
Она посмотрела на меня, как на злейшего врага:
— Вы? Почему именно вы?
— А почему не именно я? Я репортер. Мне всегда нужны разные истории. Это как раз и может быть одной из них. Но я смогу вам помочь, только если вы будете мне доверять.
Зазвонил телефон. Ирина тихо вскрикнула. Я поднял трубку. Это была фройляйн Вера.
— Ну что, теперь получилось? — поинтересовалась она.
— К сожалению, нет. Тут ничего не поделаешь. Но все равно большое спасибо. Я вам сейчас перезвоню, милая фройляйн Вера. Теперь мне нужно сделать звонок во Франкфурт.
— С удовольствием, господин Роланд. Мне жаль, что не получилось с Гамбургом.
«Toutes les femmes…»
— Ну, так как же? Вы мне доверяете?
— Нет, — ответила Ирина резко.
— Фройляйн Индиго, — предостерегающе произнес пастор.
— Я здесь никому не верю! Почему это я должна доверять? — Ирина заплакала. Она опустилась на стул, уронила голову на сложенные на краю стола руки и безутешно зарыдала.
Я дал ей немного пореветь. Я уже знал, как все пойдет. У нее не было выбора. И она, разумеется, подняла в конце концов залитое слезами лицо, проглотила комок в горле, всхлипнула еще раз, а потом сказала:
— Я… я не хотела…
— Так, значит, вы мне доверяете?
Ирина молча кивнула.
— Отлично, — сказал я. — Теперь будем продвигаться очень быстро. — И взялся за телефон.
Я попросил фройляйн Веру соединить меня с моей редакцией во Франкфурте и дал ей телефон издательства. Этот номер ответил сразу.
— «Блиц», добрый день, — произнес девичий голос.
У меня хорошая память на голоса. Всех наших телефонисток я знал уже много лет.
— Привет, Марион, моя сладкая, — начал я. — Это Роланд.
— Ой, господин Роланд! — секунды без слов и дыхания. А что я вам говорил?!
— Я на севере Германии. Дайте мне, пожалуйста, господина Крамера.
— Сию минуту, господин Роланд.
— Спасибо, золотко.
Потом отозвалась секретарша Крамера, а потом и сам Пауль Крамер. Он был шефом нашей литературной редакции и моим добрым другом. Я знал его с тех пор, как пришел в «Блиц».
— Привет, Хэм, — сказал я.
— Привет, Вальтер, — сказал он. — Ну, что у тебя? Опять где-то там на севере напился? Объявился «шакал»?
— Нет, Хэм, — начал я, мы называли его «Хэм», потому что Пауль Крамер, пятидесяти шести лет от роду, был сильно похож на великого Хэмингуэя — лицом, вечно нечесаными седыми волосами, очками в стальной оправе, которые он иногда надевал, потертыми фланелевыми брюками и пестрыми рубашками лесоруба, которые он любил носить, — но прежде всего своим характером. Если меня что-то в «Блице» и заставляло держать себя достойно, то это был Хэм. Самый великодушный, самый умный и самый лучший редактор, которого я знал и который, вероятно, вообще был на свете. Единственный человек, которого я уважал. Я очень хотел бы быть таким, как он, но таким я никогда не стану.
— Ты на мели? — спросил Хэм.
— Нет.
— Тогда ты меня заинтриговал. Рассказывай, что там у тебя на душе.
Я начал рассказывать. Ирина и пастор внимательно слушали. Свет в комнате сгущался, становился зловеще-красным. Я рассказывал, что увидел и услышал. Во время повествования об Ирине и ее женихе я старался выражаться осторожно. Тем не менее Хэм понял, что я чую большую сенсацию. Он сам это тоже умел. За долгие годы мы выработали для таких случаев свой собственный язык. Хэм разволновался почти так же, как я.
— Вальтер, старина, если из этого что-нибудь получится…
— Да, — сказал я. — Да, именно.
— Только не выходи из игры!
— Да.
— Даю тебе карт-бланш. Делай, как считаешь нужным. Связь не реже, чем каждые пару часов. Звони постоянно.
— Да, — снова сказал я.
Я уже долго произносил только «да». Пастор и Ирина смотрели с недоверием. Я им простодушно ухмылялся.
— Ночью звони мне домой. Номер у тебя есть.
— Да.
— Полагаю, ты попытаешься уехать с малышкой и с Берти в Гамбург — как можно скорее, так?
— Да.
— Она слушает, да?
— Да.
— Я сейчас же сообщу Лестеру и Херфорду. — Лестер был главным редактором, Херфорд — издателем.