А сейчас гитара и так оттягивала плечи: в чехол пришлось вместить всё нужное на сутки. Футболка, ключи, паспорт и карточка на метро, мобильник. Он надеялся, Рогозина накормит его, когда он наконец вновь доберётся до этого треклятого безвильского дома.
Итак, мобильник, пачка печенья, расчёска – а вот для кошелька места не нашлось. Он просто засунул свёрнутую вчетверо сотенную в кожаный футлярчик, в котором таскал пропуск в ФЭС и проездной на метро. Можно бы с той же лёгкостью положить туда карту, но Иван об этом даже не подумал. Привык платить наличкой.
В общем, сотня в футлярчике, – на случай ЧП. Мало ли что. А уж когда он доберётся до Галины Николаевны, ему и вовсе ничего не страшно.
Какая ирония…
В длинном переходе на Павелецкой, как всегда, играла музыка. На этот раз – скрипач солидного вида, в летах, очень уверенный. Пиликал, прикрыв глаза, не глядя на толпу. Иван не любил таких. Подавая – неважно, нищему, скрипачу или богаделенке, – он всегда ловил реакцию: благодарность, жалкую улыбку, жадную улыбку, ворчание, зависть. А этот… снисхождение к прохожим, самоуверенность плещет сквозь прикрытые веки. Иван прошёл мимо.
А дальше, уже у самых ступеней на кольцевую, увидал парня с забинтованной ногой. Бинт был пропитан чем-то жёлтым, малоприятным на вид. Парень – небритый, серый, – держал в руках картонку. Что-то вроде «не хватает на операцию по пересадке костного мозга».
Тихонов прошёл было мимо, но вдруг остановился на середине лестницы, вытащил сотню и бросил в кепку грустного парня. Какова вероятность, что ему действительно нужна операция? Ноль процентов?.. Иван бросил бы меньше, если бы было. Но не рвать же сотенную.
Бросил и ускорил шаг, взлетел по лестнице, запрыгнул в предпоследний вагон. Двери с шипением захлопнулись за его спиной, едва не зажевав чехол. А он, без рубля в кармане, вдруг почувствовал себя совершенно беззащитным и каким-то беспанцирным перед московской подземкой.
Две станции до Ярославского вокзала, а там – электричка до посёлка. Билет скомкан всё в том же футлярчике.
Доедет.
А с перекусить, видно, придётся подождать. Ну ничего. Ванька на собственном опыте знал, как восхитительно готовит товарищ полковник.
- Можно вопрос, Галина Николаевна?
- Ты ещё руку подними. Мы что, на лекции?
Тихонов шутовски вскинул испачканную в сметане ладонь:
- Я не понял одного. Тогда… в Безвиле. Когда я оказался внутри дома. Вы ведь знали сразу, правда? Вы знали, что я там. Почему вы не отдавали приказ штурмовать? Вы не боялись за меня? – Последняя фраза вышла шёпотом, но жёстко, с упрёком, с обидой.
- Я думала… вернее, надеялась, что, если смогу впутать тебя во всё это как следует, – тебе не дадут разрешение на выезд. Гостайна – хороший способ оставить границу на замке. Для тех, кто к ней так или иначе причастен… Вот и решила: попробую. Вдруг там, – Рогозина сардонически взглянула в потолок, – решат: да ну его, слишком много будет с ним возни. И не заберут. И ты останешься здесь. Всё будет как прежде: ФЭС, лаборатория, кофе по ночам. Я эгоистка, правда, Иван?
- Почему? Потому что хотели защитить меня?!
- Потому что хотела, чтобы ты остался. Знаешь, как матери хотят, чтобы ребёнок вечно держался за их юбку.
- Да что вы говорите такое, Галина Николаевна…
- Да уж что говорю, – вздохнула она. – Эгоистка… Я хотела тебя удержать, хотя и знала: там, где ты окажешься… Это совсем другой уровень. Другие перспективы. Другие возможности – в том числе и для твоего хобби.
- Вы имеете в виду хакерство? – насмешливо поинтересовался он. Хотя что-то, а веселья сейчас не испытывал. Совсем.
- Я имею в виду то, что ты продолжаешь взламывать банки и переводить деньги на счета наркоклиник. Я понимаю, это не «хобби»… но за неимением более подходящего слова…
- Всё-то вы знаете, – горько усмехнулся он, мотая ошмётком блина по блюдцу сметаны. – Всё-то вы умеете… Всё-то вы просчитали наперёд… В одном ошиблись. Я не хочу никуда ехать. Может быть… может быть, я хочу держаться за вашу юбку. Которую вы не носите, кстати. Которая, кстати, вам так идёт. Вот вы не носите, и мне не за что цепляться… А если бы носили…
- Что ты несёшь, Иван? – сдерживая смех (а может, не смех), попыталась одёрнуть его полковник.
- Да что несу? Что есть, то и несу. Мне всё равно, Галина Николаевна, кто там пытается меня заполучить. Мне всё равно, что они хотят. Я не хочу! Я! Не! Хочу!
- Если бы тебя кто-то спрашивал… Дурачок!
- Как это меня не спрашивают?!
- Иван! Ещё раз: я впутала тебя во всю эту историю с Безвилем, чтобы тебя не выпустили из страны! Это был отличный вариант… Отличный. Но не вышло. И что придумать другого – я не знаю! Знаешь, как это делается? Берут, связывают по рукам и ногам и везут, куда надо. И ты работаешь на них. И всё. И всем всё равно, потому что на тех, кто не у руля, им плевать. А ни ты, ни я… Так что никуда не денешься и поедешь создавать и развивать ИУ5, о которых я ничего, кроме названия, не знаю. Всё. А теперь доедай блины, и нам пора в ФЭС. Как-никак, приказ о твоём увольнении вступает в силу только через три дня. А сегодня, будь добр, исполняй свои служебные обязанности! – И Рогозина вышла из-за стола, хлопнув дверью, громыхнув чем-то ещё в коридоре.
А Тихонов доел восхитительные блины, подобрал пальцем сметану и просто ещё раз проклял тот день, когда попался ей со своей дурацкой мышью-кошельком.
Да, блинчики. С хрустящей несимметричной корочкой, блестящей от масла, обжигающей пальцы. На столе – пиала, полная белого, густого сгущённого молока, и баночка сметаны.
Иван мотнул головой, втянул сладкий запах горячего травяного чая.
«Придётся бежать», – повторил про себя, пытаясь уговорить, смириться. Чему Галина Николаевна его и научила, так это тому, что под чужую дудку плясать – ни в жизнь. Своим примером, разумеется, научила. А сейчас… Ну… ей пришлось. Она правда не смогла его защитить. Это было не в её власти, правда...
Тихонов даже видел ту запись с камер, где она разговаривала с кандидатом на его место. Валентин… Или Владимир. И такое отчество… витиеватое… Витольдович. Точно.
- Товарищ полковник, – он вдруг впервые обратился к ней именно так. – А что скажете в ФЭС?.. Обо мне?..
- Ты имеешь в виду, как я оправдаю твоё исчезновение?
Рогозина хмыкнула, неловко дёрнув плечом. Видимо, говорить об этом было неприятно. Она не ответила – он и не стал настаивать.
Вопросы кончились, казалось бы. Но был ещё один. Маленькое утешение для него и щелчок по самолюбию для неё.
- Галина Николаевна. ФЭС… Вы вернулись сами, или вас заставили?
- А как ты думаешь? Конечно же, вернулась сама.
«Ну зачем же вы на прощанье портите свой образ ложью. Галина Николаевна… Как бы мне хотелось запомнить вас другой – до всего этого. Как бы мне хотелось не знать вас вовсе».
Время менялось, изменился дом. В прошлом году здесь было стыло и тревожно. Здесь пахло сыростью и неизвестным. Но Иван был уверен: она рядом. И что бы ни произошло – Галина Николаевна всегда держит ситуацию под контролем. Рядом.
Пусть она странная. Пусть иногда… упивается. Пусть он ей никто. Пусть она использует незаконные методы. Пусть у неё есть своя мораль, какая-то извращённая временами. Пусть.
И всё-таки… всё-таки… Всё-таки.
Наверное, поэтому дом изменился.