Алексей Силыч Новиков-Прибой пришел рано, почти никого еще не было. По узкой лестнице спустился в гардеробную. На вешалках висело всего три-четыре пальто. Гардеробщик Афоня куда-то отлучился. Алексей Силыч не стал его дожидаться. Он неторопливо разделся, повесил свое пальто и шапку, взял номерок, подошел к зеркалу, поправил усы и повернулся, чтобы идти наверх. Одет он был как обычно: черные брюки, моряцкий китель с желтыми металлическими пуговицами. С гладко обритой головой, лицом, на котором оставлены были только усы, он походил на отставного боцмана. Замечу, что до революции такие отставники частенько служили швейцарами и гардеробщиками, ордена и медали на груди свидетельствовали о пройденной ими боевой службе.
Новиков-Прибой внешне отличался от них лишь тем, что ни орденов, ни медалей не носил.
Не успел Алексей Силыч и шагу ступить от зеркала, как сверху сбежала какая-то разодетая и накрашенная дамочка. Бросив сумочку на барьер, она повернулась спиною к замешкавшемуся Алексею Силычу и одним движением сбросила ему на руки свою шубку. Он еле успел подхватить это меховое изделие, чтоб оно на пол не упало. В лицо ему пахнуло духами и пудрой. Алексей Силыч мгновенно понял, что надушенная и лихая дамочка приняла его за гардеробщика. Не моргнув глазом, он спокойно понес шубку за барьер, повесил ее на крючок, разместил там же шапочку, пристроил боты, дождался, пока дамочка оглядела себя в зеркале и поправила волосы, и дал ей номерок. Она схватила свою сумочку, сунула на барьер бумажный рубль и упорхнула наверх. Выждав две-три минуты, Новиков-Прибой спокойно отправился следом за нею. В зал он, однако, сразу не пошел, а держался в коридоре, ожидая, когда приток посетителей заметно увеличится. Когда зал стал быстро наполняться, Алексей Силыч уселся где-то в последних рядах.
Но вот наконец вечер был открыт. Был оглашен и тут же утвержден состав президиума. Вошел в него и Новиков-Прибой. Избранных пригласили занять свои места. Алексей Силыч уселся рядом с председателем за большим столом и огляделся. «Его» дамочка сидела в первом ряду и преспокойно болтала со своей соседкой. Алексей Силыч уставился на нее, глядел пристально. Сперва она этого не замечала. Но долго не замечать, как ее рассматривает в упор кто-то из президиума, было невозможно, и она обратила наконец на Алексея Силыча свое внимание. Тут он отвел глаза и уже искоса стал за нею наблюдать. Он видел, как ее вдруг охватила смутная тревога: кто этот челочек, кажется, я его где-то видела, почему он смотрел на меня? Она напряженно думала, вспоминала, наклонилась к соседке, зашептала, видимо спрашивала, кто это такой. Фамилия, очевидно, ничего ей не сказала, она снова вспоминала, недоумевала и вдруг вспомнила, покраснела, заволновалась… Между тем вечер шел своим чередом.
В перерыве, набравшись храбрости, дамочка подошла. Лицо ее то бледнело, то краснело.
— Алексей Силыч… я прошу меня извинить… я не знала… я не могла предположить… — лепетала она.
Новиков-Прибой внезапно прервал ее:
— Не трудитесь, мадам, рубль я вам не верну. Я его заработал.
И отошел.
Уходя, Новиков-Прибой дал Афоне два бумажных рубля. Тот посмотрел с недоумением. Алексей Силыч улыбнулся в усы.
Потом он со смехом рассказывал об этом забавном происшествии.
Плохая ваша медицина
Покойный Иосиф Ильич Юзовский однажды рассказывал мне, как он случайно стал свидетелем любопытной беседы. Юзовский был приглашен на одну из репетиций «Егора Булычова» в Театр имени Вахтангова. Перед ним сидели Горький и академик Сперанский. Репетировали ту сцену, в которой Булычов, уже понимающий, что близится его смерть и она неотвратима, протестует против нее, не может с нею примириться. Он буйствует и богохульничает.
Вдруг Горький обратился к Сперанскому:
— А скажите, может ли медицина когда-нибудь победить смерть, сделать человека бессмертным?
Сперанский стал объяснять, что медицина вскоре сумеет увеличить сроки человеческой жизни. Люди будут жить сто двадцать, сто пятьдесят, сто восемьдесят, может быть, двести лет. Но сделать человека бессмертным медицина никогда не сможет.
— Плохая ваша медицина, — хмуро сказал Горький, сильно нажимая на «о».
III.