— Пожалуйста, тетя Соня, когда угодно, буду очень рад.
И она пришла.
Это была та же тетя Соня. Те же высокие дуги темных бровей, блестящие карие глаза, тот же рассыпающийся смех. Но уже седина начала белить голову, все лицо в мелких морщинках и пожелтело, как старинная фотография, и нет изящно выгнутой талии, от этого тетя Соня кажется ниже ростом. Или, может быть, я так вытянулся?
Мы сидели за чайным столом, и шел пестрый, скачущий разговор, она вспоминала моего отца и маму, дядю Мишу, и говорила о своем Витюшке, и расспрашивала, и незаметно рассматривала мою жену, как это делают только женщины. И рассказывала, каков я был ребенком.
— Где же вы остановились, тетя Соня? — спросил я.
— У Александры Васильевны.
— Кто это Александра Васильевна?
— Да это ж Мишина сестра. Она тебя знает. Она мне и телефон твой дала.
— Знает меня? — с удивлением переспросил я, не понимая, о ком идет речь.
— Да. Она работает в Гослитиздате, — невозмутимо пояснила тетя Соня. — В редакции славянских литератур.
Все же я не мог сообразить, кого имеет в виду тетя Соня. В этой редакции я не бывал.
— Я там никого не знаю, — пробормотал я. — Кто же у них Гусарова?
— А она вовсе не Гусарова, а Савельева. По мужу. Оба они старые партийцы, он правдист, одно время был редактором «Известий».
— A-а! — Что-то мне стало припоминаться. Савельеву я видел на каких-то заседаниях. — Так она сестра дяди Миши?
— Именно.
— Почему я об этом никогда не слышал и ничего не знал?
— Ты много чего не знаешь, — заметила тетя Соня.
Я поспешил согласиться.
— Значит, вы у нее?
— Значит.
— И долго еще проживете? У вас в Москве дело или?..
— Никаких дел у меня нет. Я давно с ней не видалась, на тебя хотела посмотреть. Да еще надо бы побывать у Калинина.
— Какого Калинина?
— Михаила Ивановича, — сказала тетя Соня. И засмеялась, увидав недоумение на моем лице.
— Какое же у вас дело к нему?
— Я уже сказала тебе, что дела у меня никакого нет, — заметила тетя Соня. — Просто он давно писал мне, если буду в Москве, зайти.
Час от часу не легче! Тетя Соня меня совсем озадачила.
— Вы с ним знакомы? Откуда?
— Я же сказала, что ты ничего не знаешь, — с легкой иронией ответила тетя. — Он был моим пациентом.
— Ах, пациентом!
— Не только.
Тетя Соня отодвинула чашку с чаем.
— Да, он лечил у меня зубы. Михаил Иванович одно время работал на заводе «Айваз».
— Это на Выборгском шоссе?
— Да-да! Не перебивай, пожалуйста.
— Тетя Соня, я весь внимание.
— Вот ты не знал, что у Миши сестра большевичка. А ведь у него было еще два брата.
— Одного-то я помню. Дядю Леню.
Я действительно помнил, как у нас однажды появился дядя Леня. Он был куплетистом, или, как сказали бы теперь, эстрадным артистом. Я даже слышал его. Он выступал перед киносеансом и пел куплеты, ужасные, как я теперь понимаю. Там был припев:
А потом:
И вскоре он снова уехал куда-то в провинцию.
— У Лени жизнь сложилась неудачно, — сказала тетя Соня, и тень прошла по ее лицу. — Но был еще старший брат, Федя Гусаров. Ты о нем не слышал?
— Сознаюсь в своем невежестве.
— Имя его было известно, это старый социал-демократ. Между прочим, он имел какое-то отношение к Свеаборгскому восстанию. Об этом восстании ты хоть слышал?
— Это да! — сказал я. — Еще бы!
— А еще раньше он в ЦК входил.
Она помолчала.
— Так вот, уже после Свеаборгского восстания пришел к нам Михаил Иванович и прямо поговорил со мной и Мишей, можно ли у нас устроить собрание, очень важное, секретное, одним словом, подпольное. Предупредил: в случае провала — тюрьма. Если не согласны, не хотите рисковать, отказывайтесь сразу же и считайте, что этого разговора не было. Мы, конечно, согласились. Все было разработано до каждой мелочи. День собрания наметили заранее. Должно было прийти человек десять. Под видом больных, на прием. Этот день я заранее освободила от всех моих постоянных пациентов. Прислуга давно собиралась съездить к матери, я дала ей отпуск на неделю, чтоб она уехала как раз накануне и никак не могла вернуться. В назначенное время, в мои обычные часы приема, стали приходить люди. Я открывала им сама. Голова у меня на всякий случай была обвязана полотенцем; если явится кто-то с улицы, мало ли, зуб внезапно заболел, — скажу, голова болит, и отошлю к другому врачу. Ну вот, приходили, говорили условную фразу, я уж не помню какую. Собрались в столовой, там окна на глухой двор. Кроме Михаила Ивановича, я никого не знала. Поставила им еду и чай, ушла в свой кабинет. Часа три сидела как на иголках. Все прошло хорошо. Уже совсем стемнело, и стали расходиться, по одному.