Митька окончила свою учебу раньше меня, куда-то уехала, я совершенно потерял ее из виду.
Уже после Отечественной войны она внезапно позвонила мне и пришла. Мы вспомнили прошлое, но недолго говорили о нем. Она мало изменилась внешне и еще меньше внутренне. Я увидел комсомолку первых лет революции, которая осталась той, какою была. Та же порывистость, горячность, то же равнодушие к одежде и бытоустройству, та же готовность лететь на собрание, на фронт, куда пошлет партия. Время как будто прошло над ее головой, и то, что Митька не изменилась, стало ее бедой. Да, подтвердила Митька, на фотографии с Маяковским — это она. Была бригада Маяковского, которая ставила своей целью пропаганду его творчества. Митька входила в эту бригаду, они ездили по клубам, по заводам, школам, выступали, читали стихи Маяковского. Она была замужем, родила ребенка, но домашнее хозяйство, кухня, быт — все это оказалось ей органически чуждо. Муж разошелся с нею, ребенок остался у него. Конечно, Митька была глубоко потрясена случившимся. Но ко мне она пришла, чтобы поговорить о лишь недавно прочитанной и сильно взволновавшей ее статье Горького «Разрушение личности». Эта еще дореволюционная статья явилась для Митьки поистине откровением, она без конца говорила о ней и спрашивала меня, известна ли эта статья, почему ее недостаточно пропагандируют. Она считала необходимым немедленно развивать в печати идеи этой статьи и убеждала меня заняться этим. В ходе беседы я пытался узнать, что она делает, есть ли у нее какая-то специальность. Выяснилась невеселая картина. Профессиональной подготовки у Митьки не было, она работала культурником в доме отдыха, но скоро пришлось уйти. Ее не понимали и не принимали, когда она пыталась собрать отдыхающих петь вместе революционные песни, обращалась с ними, как с «братвой» 18—20-х годов. Перед ней же стояли другие люди, более образованные, чем она сама, для них она была только причудливым пережитком прошлых лет, обломком минувшего.
Я видел, что Тупалова понимает трагикомизм своего положения, о своих неудачах она рассказывала с юмором, и в то же время не могла себя изменить. В ЦК комсомола, в Министерство культуры, в Московский Совет она шла со всеми своими вопросами, предложениями, мыслями, как ходила в первые годы революции. Но тогда партия и комсомол насчитывали куда меньше членов, были проще по структуре. С тех пор работа в сотни раз выросла, усложнилась, разветвилась. Митьку встречали сердечно, люди сразу видели ее искренность, честность, чистоту, неугасимый революционный энтузиазм и темперамент. Но не знали, как же ее лучше приспособить к делу. И к какому делу? Она казалась им человеком, который лег спать в 1923–1924 году и проснулся спустя четверть века. Да в сущности таким человеком Митька и была. Может быть, я немного преувеличиваю, но очень немного.
Митьке необходимо было гореть, бороться, кому-то помогать, агитировать и пропагандировать. Поэтому она и входила в бригаду Маяковского. Когда же за Маяковского уже не требовалось вести борьбу, ибо его поэзия приобрела общее признание, в жизни Митьки образовалась пустота. Потом она увлеклась культурной работой, оказалось, что ее знания и методы устарели, не годятся. Ее послали в колхоз, она пыталась вести там культурную работу, будто в доме отдыха, на нее смотрели как на блаженную. Я уже сказал, что пришла она ко мне с жаждой пропагандировать статью Горького «Разрушение личности». Она не знала, что статья известна, что есть целый музей Горького, есть большая группа специалистов, изучающих Горького и популяризирующих его.
Через несколько месяцев Тупалова снова пришла ко мне. Она узнала о нелегком положении, в котором временно находился тогда поэт Борис К. Познакомилась с ним, слушала его стихи, восторгалась ими и загорелась желанием помочь поэту. Ходила в Союз писателей, в издательства и ко мне пришла с тем же.
Одета она была плохо, сидела у меня в стареньком пальто, в потрепанных мальчишечьих ботинках, но заботилась не о себе, а о поэте, ходила к писателям и просила для него денег и еды. И ведь ни крошки не брала себе. А К. в тот период сильно пил, опустился. Прошло немало времени, пока он перестал пить, вновь стал человеком. И может быть, бескорыстная забота Митьки сыграла тут большую роль, чем укоры и слезы его жены, которая не могла с ним справиться.