Надо было в корне менять дело, принимать радикальные меры. Керчь и до этого была — вслед за Севастополем с его Морским заводом — рабочим центром Крыма, а теперь, когда началась огромная стройка, значение города резко повышалось. Бюро обкома приняло по докладу Филатова и Золотова решение, состоящее из многих пунктов, в числе которых был и такой: послать на завод на ответственную партийную работу двух работников областного масштаба.
Через два-три дня секретарь обкома Живов позвал меня к себе домой. Он работал у нас недавно. Мое знакомство с ним мне запомнилось. Недели через две после того, как его избрали, я подготовил, как обычно, для бюро обкома доклад об итогах работы сети партийного просвещения и проект резолюции. Резолюции мы тогда писали обширные, страниц по шесть. В них вмещалось множество пунктов: усилить то, углубить это, улучшить то-то. Живов вызвал меня к себе в кабинет, протянул мне мой проект и сказал:
— Надо сократить, резолюция должна быть одна страница, не больше.
Мне показалось, что мир сдвинулся со своего места.
— Это невозможно, — сказал я.
Живов не обратил внимания на все мои доводы и рацеи. Он только сказал:
— Бюро обкома не агитпроп.
Я ушел к себе и сократил резолюцию вдвое. Живов не захотел даже смотреть ее. Я приходил к нему три раза и наконец положил перед ним резолюцию на полутора страницах. Он ее принял. Обдумав потом хладнокровно все случившееся, я понял, что получил хороший урок и что от сокращения дело выиграло. Я даже думаю, что одностраничная резолюция была бы еще лучше. Оценил я также по достоинству то спокойствие и выдержку, с какими Живов отнесся к моим горячим возражениям.
Вечером пришел я теперь к нему домой. Он жил в отдельной квартире, какие я видывал в детские годы, но от которых отвык за время гражданской войны: всем приходилось жить в одной-двух комнатах.
Дверь открыла пожилая домработница. Раздевшись в прихожей, я вошел в тихую большую столовую со старомодным буфетом. Вокруг обеденного стола, над которым свисала с потолка люстра, стояли массивные темные стулья с высокими спинками, в углу тикали напольные часы с маятником в деревянном футляре. Вышел Живов. Никто не мешал нашему разговору. Он уговаривал меня поехать на завод. Другим работником он намечал заведующего подотделом агитации агитпропа обкома Николая Сергеевича Журавлева. Он должен был стать секретарем заводского партколлектива, я — агитпропом.
Сознаюсь, ехать мне не хотелось. Моя жена училась на Крымском рабфаке, взять ее с собою я не мог. Она с маленьким сыном должна была остаться в Симферополе, предстояло жить на две семьи. Не радовала меня перспектива работать вместе с Журавлевым, у меня с ним уже было несколько небольших столкновений в агитпропе, где он недавно появился. Николай был, бесспорно, человеком энергичным, хватким, с дарованием организатора, с инициативой. Но знаний, культуры ему явно не хватало, кроме того, он был очень властен и не чужд демагогии. Я попросил денек на размышление. Живов обещал мне, что я буду послан на год и это будет записано в решении.
На другой день Журавлев, с которым Живов, очевидно, успел поговорить, стал убеждать меня поехать вместе. Он совсем переменился ко мне, был и ласков, и внимателен, и настойчив, ходил ко мне домой. Кончилось тем, что я согласился.
В Керчь я поехал первым. У Журавлева были какие-то свои дела в Ростове, и он отпросился туда на недельку. Меня временно поселили на «Колонке» в новом доме, в одной квартире с каким-то молодым инженером. Я занимал одну комнату, он — другую. До заводской проходной меньше десяти минут ходу. Кроме койки, стула, стола и моего чемодана, в комнате ничего не было.
Первые дни я посвятил ознакомлению о заводом, с людьми, с заводскими проблемами.
Я не ученый, не инженер, не историк, мое дальнейшее изложение, вероятно, не очень точно. Но оно близко к истине.
Запасы керченской руды огромны, практически неисчерпаемы. Но плавить из нее чугун не так просто. Она — пылеватая. Это значит, что нагнетаемый в домну кауперами горячий воздух выносит, выдувает значительную часть руды через колошники. Второе не удобное свойство руды — в ней есть фосфор, а присутствие его ухудшает сталь, выплавляемую заводом. Два этих недостатка до революции устранить не умели, из-за них Брянское общество металлургических заводов потерпело немалые убытки и продало завод, не вернув большой части своих затрат. Но и компания, купившая предприятие, не смогла его наладить. Она построила фабрику для изготовления брикетов из руды, которые и предполагалось загружать в печь, избегая выдувания. Но это не было радикальным решением проблемы. А вскоре началась первая мировая война, и дело вообще застопорилось.