Название этой книги выдержано в духе традиционных «Трех корзин» («Типитак» буддийского канона), «Ящичка/шкатулки со старыми песнопениями» («Прачин гитманджуша») и тому подобных собраний, которые объединяют разнообразные по форме и содержанию произведения. Вошедшие в мою «индийскую корзину» эссе и зарисовки создавались в период с 1996 по 2002 г. Многие из них были опубликованы в «Независимой газете» и ее приложениях, некоторая часть — в журналах «Азия и Африка сегодня» и «Восточная коллекция».
Я выражаю искреннюю признательность моим коллегам из Института востоковедения РАН, которые настойчиво убеждали меня в необходимости объединения моих «исторических интерпретаций» в «единое целое». Я благодарю проф. АД.Воскресенского, заведующего кафедрой востоковедения МГИМО МИД РФ, и сотрудников кафедры за ценные советы и замечания, высказанные ими на обсуждении уже «единого целого» при рекомендации книги к публикации.
Фотографии на цветной вкладке «Картины из корзины» публикуются впервые, с сюжетами эссе не связаны и представляют собой самостоятельный рассказ о ситуациях и персонажах, с которыми меня сталкивала жизнь в Индии.
ИНДИЯ
КАК «СУЩЕСТВЕННЫЙ ЭЛЕМЕНТ МИРОВОЙ ИСТОРИИ» И КУЛЬТУРЫ
От слепого поклонения Индии я далек; отдаю себе отчет в ее слабых и темных сторонах, а также в духовно-исторических опасностях, которые подстерегают внутри нее самой. Но она мне интимно близка так, как ни одна страна — кроме, разумеется, России.
Начнем с того, что практически бесспорно и имеет некое «материальное» выражение. Индия открыла и подарила миру рис, хлопок, сахарный тростник, ряд специй, домашнюю птицу, шахматы и, может быть, самое главное — такую «абстракцию», как «ноль», и десятичную систему счисления, изобретенную в начале нашей эры. Те цифры, которые мы привычно называем «арабскими», на самом деле пришли из Индии, но достигли Европы через арабские земли и в уже изменен ном виде. Благодаря Индии миру явилась и такая «материя», как Америка, поскольку Колумб разыскивал Индию, а наткнулся на Америку.
Вообще, если поинтересоваться у случайного прохожего, чтб он знает об Индии, то потенциальный ответ окажется более или менее предсказуемым: несусветная жара и блеск драгоценных камней, богатство и нищета, змеи и слоны, йога и Кришна и далее в таком же духе. Конечно, кто-то дополнительно вспомнит о священной корове, или о доктрине ненасилия и Махатме Ганди (еще свеж в памяти блистательный фильм английского режиссера Р. Аттенборо), или даже о политике неприсоединения, одним из зачинателей которой был первый премьер-министр независимой Индии — Джавахарлал Неру. И здесь наш случайный прохожий окажется похожим на любого из 181 американского руководителя разного уровня, которые именно так отвечали на аналогичный вопрос американского ученого Гарольда Исаака. Безусловно, найдутся и люди, обладающие более глубокими знаниями в различных областях, — ну хотя бы почитатели индийского кинематографа или те, у кого в памяти осели конандойлевские сокровища Агры, беляевский «Ариель» и эротологический трактат «Камасутра», в случайных переложениях ходивший по рукам еще задолго до публикации научно-въедливого перевода А. Я. Сыркина. Во всяком случае, уверена, людей, не нашедших какого-либо ответа, не будет. И это не случайно. Какие-то образы, связанные с Индией, закреплены почти генетически и путешествуют во времени и пространстве уже не одно столетие.
В древнем мире преобладали представления об Индии как о стране сказочного изобилия и немыслимых чудес — чего только не рассказывали! Геродот, например, писал, что там существует племя людей, у которых пальцы на ногах и пятки поменялись местами и нет ртов, а существуют они за счет вдыхания запахов жареного мяса и аромата цветов и плодов; у членов другого племени уши свисают до пят, и они используют их в качестве одеял в ночное время. Плиний отметил, что сокровищница Рима тоскует по богатствам из Индии; Мегасфен восхищался роскошью двора Маурьев, при котором он исполнял посольские функции. Много позже Гегель, определяя мировое воздействие Индии, резюмировал: «Индия как искомая страна стала существенным элементом мировой истории» — и посвятил почти 100 страниц обзору гумбольдтовского эссе о «Бхагавад-гите». Строки из этого же знаменитого древнеиндийского философского трактата пришли на ум «отцу» американской атомной бомбы Роберту Оппенгеймеру, наблюдавшему за взрывом в Лос-Аламосе: Если тысячи солнц свет ужасный в небесах запылает разом — /это будет всего лишь подобье светозарного лика махатмы[1].
Об Индии мечтали и во сне и наяву. Стоит вспомнить хотя бы поход Александра Македонского в Индию или неустанные поиски индийских христиан, особенно усилившиеся после того, как христианская Европа столкнулась с исламом. Португалец Васко да Гама заявил, что отправился в Индию не только за специями, но и за собратьями по вере. В Индию стремились и проникали испанцы, французы и, наконец, англичане, закрепившиеся там на целых два столетия; российский император Павел I вел тайные переговоры с Наполеоном о создании союза для совместного похода на Индию. Реминисценции этих настроений вкупе с идеей мировой революции в духе Макара Нагульнова отразились в фантасмагории Владимира Залотухи «Великий поход в Индию», опубликованной в конце 1990-х в почтенном «Новом мире». Да и небезызвестный российский политик надолго запомнится прежде всего желанием «омыть сапоги в Индийском океане». Впрочем, еще более 100 лет назад в «Путешествии наследника цесаревича» князь Э. Э. Ухтомский, сопровождавший будущего императора Николая II во время поездки по Востоку, написал: «По возвращении обратно в Европу большинству из нас, без сомнения, будет предлагаться довольно странный и праздный вопрос — любят ли и ждут ли русских за Гималаями, как будто на это может существовать какой-нибудь подходящий ответ. Народы дальнего юга (речь идет об Индии. — И. Г.) — как и вообще Востока в его органической целости — никого, кроме себя, в принципе не признают и отнюдь не жаждут иноплеменного вмешательства в их судьбу…» Тот же князь Ухтомский в поэтическом вдохновении охарактеризовал Индию как «страну безумных грез и окрыленных душ».
Восторженный или по крайней мере завороженный настрой в отношении Индии прослеживался на Руси издавна. Первое знакомство с древней Индией в русской культуре, правда опосредованное, состоялось через переработки восточнославянскими книжниками переводных сюжетов и почти совпадает с началом русской литературной традиции, возникшей после крещения Руси. Среди наиболее значимых событий, нашедших свое отражение, — индийский этап восточного похода Александра Македонского и апостольская деятельность в Индии. Так, Индия в контексте описания древних народов и их нравов появляется уже в «Повести временных лет» в цитатах из «Хроники» Георгия Амартола. А позднее (конец XV в.) отважный и предприимчивый тверской купец Афанасий Никитин в знаменитом «Хожении за три моря», подтверждая притягательность образа Индии, объяснил: «Я ж от многих бед пошел в Индию». В южнорусском фольклоре, подпитавшемся сведениями об Индии, индийские «рахмане» (брахманы) не только сохранили свое имя, но и дали русскому языку ряд новых слов и выражений: «Постимся, яко рахмане» или прилагательное «рахманный» в значении «кроткий», «тихий», «ласковый», а также знаменитую фамилию Рахманинов. В 1792 г. Н. Карамзин перевел (не с оригинала) древнеиндийскую драму «Шакунтала» и записал, что ее автор, Калидаса, столь же велик, сколь и Гомер. С упоением обрабатывали индийские сюжеты В. Жуковский и К. Бальмонт. «Индийские» темы на русской почве и пути их миграции, конечно, не остались не замеченными российскими учеными — литературоведами и историками, и в работах М. Н. Сперанского, А. Н. Веселовского, С. Ф. Ольденбурга и наших современников Г. М. Бонгард-Левина, А. А. Вигасина, В. К. Шохина и др. можно обнаружить множество инте ресных наблюдений, смелых сопоставлений и выверенных гипотез. А нежное отношение к Индии россиян XX в. проявлялось то в шум ном скандировании «хинди руси бхаи бхаи!», то в терпеливом ожидании своей очереди у дверей магазина «Ганг» (а надо бы «Ганга»: это река-женщина), открывшегося в Москве в конце 1970-х. Да и несколько поколений наших детей выросло не только на «Мухе-Цокотухе» Чуковского, но и на киплинговском «Маугли» — сначала книге, а потом и мультфильме с симпатичным мальчуганом и обворожительной Багирой с голосом Касаткиной.